Граница вечности
Шрифт:
Двумя годами позже клуб перестал быть таким невинным. Там вечер уже не начинался с народного танца. Там играла рок-музыка, и молодые люди самозабвенно танцевали кто как хочет, или, как повсюду в мире говорили, балдели. Потом Лили и Каролин обычно играли на гитарах и исполняли песни о свободе. Вечер всегда заканчивался дискуссией, которую вел пастор Одо, и такие дискуссии всегда вторгались на запретную территорию: демократию, религию, недостатки восточногерманского правительства и привлекательные стороны жизни на Западе.
В доме Лили привыкли вести такие беседы, но слышать критику правительства и коммунистических идей для некоторых молодых людей было новым опытом раскрепощения.
Помимо этого клуба подобные мероприятия проводились и вдругих местах. Три-четыре раза в неделю Лили и Каролин ходили с гитарами в ту или иную церковь или какой-нибудь частный дом. Они знали: то, что они делают, опасно, но им нечего было терять. Каролин знала, что не встретится с Валли, пока стоит Берлинская стена. После того как американские газеты написали о Валли и Каролин, Штази наказала семью исключением Лили из колледжа, и сейчас она работала официанткой в столовой министерства транспорта. Обе девушки были полны решимости не дать властям сломить их дух. Они стали известными среди молодежи, которая тайно сопротивлялась коммунистам. Они записывали на магнитофон свои песни, и плёнки передавались от одного человека к другому. Лили считала, что они не дают пламени погаснуть.
В клубе Святой Гертруды у Лили бы еще один интерес: Торстен Грайнер. В двадцать два года у него было детское, как у Пола Маккартни, лицо, из-за чего он выглядел еще моложе. Как и Лили, он страстно любил музыку. Недавно он порвал отношения с девушкой по имени Хельга, которая, по мнению Лили, была для него недостаточно интеллектуальной.
Как-то раз вечером в 1967 году Торстен принес в клуб последнюю пластинку «Битлз». На одной стороне была жизнерадостная песенка «Пенни-лейн», под которую они живо танцевали, а на другой — очаровательная песня «Земляничные поля», под которую Лили и другие мечтательно танцевали, покачиваясь с поднятыми вверх руками в такт музыке, как водоросли в глубине потока Они снова и снова проигрывали пластинку на обеих сторонах.
Когда Торстена спрашивали, где он достал пластинку, он таинственно постукивал пальцем сбоку по носу и ничего не говорил. Но Лили знала, как это произошло. Раз в неделю дядя Торстена — Хорст ездил в Западный Берлин на фургоне, забитом рулонами ткани и дешевой одеждой — предметами основного экспорта с Востока. На обратном пути Хорст всегда давал пограничникам комиксы, пластинки, косметику и модные вещи, которые он вез с Запада.
Родители Лили считали эту музыку фривольной. Для них серьезной была только политика. Но они недопонимали, что для Лили и ее поколения музыка представлялась политикой, даже когда песни посвящались любви. Новые приемы игры на гитаре и пения находились в прямой связи с длинными волосами и молодежной модой, расовой терпимостью и сексуальной свободой.
Каждая песня «Битлз» или Боба Дилана говорила другому поколению: «Мы живем не так, как вы». Для молодежи в Восточной Германии этот лозунг имел ярко выраженный политический смысл, власти знали это и запрещали пластинки.
Они все балдели под «Земляничные поля», когда явилась полиция.
Лили танцевала с Торстенем. Она знала английский и восхищалась тем, что пел Джон Леннон: «Жить легко с закрытыми глазами, не понимая все, что ты видишь». Это полностью относится к людям в Восточной Германии, думала она.
Лили одной из первых заметила людей в форме, появившихся в дверях. Она сразу поняла, что Штази наконец добралась до Молодежного клуба Святой Гертруды. Это было неизбежно: молодежь не могла не рассказывать о захватывающих делах, происходивших здесь. Никто не знал, сколько восточногерманских граждан состояли информаторами тайной полиции. По словам матери Лили, их число превосходило тех, кто работал на гестапо. «Мы не могли бы делать сейчас то, что делали во время войны», — говорила Карла; хотя когда Лили спрашивала, а что они делали во время войны, ее мать, как всегда, замолкала. В любом случае, рано или поздно Штази пронюхала бы, что происходило в подвале церкви Святой Гертруды.
Лили сразу же перестала танцевать и стала глазами искать Каролин, но ее нигде не было видно. Как и Одо. Они, должно быть, вышли из подвала. В углу, напротив входной двери, находилась лестница, которая вела прямо в дом пастора, примыкавший к церкви. Видимо, по какой-то причине они вышли этим путем.
— Пойду поищу Одо, — сказала Лили Торстену.
Она протиснулась через толпу танцующих и выскользнула из помещения, прежде чем все поняли, что нагрянула полиция. Торстен последовал за ней. Они поднялись по лестнице, прежде чем Леннон запел «Позволь мне отвести тебя вниз», и сразу же остановились.
Внизу офицер полиции грубым голосом начал давать приказания, когда они проходили по коридору пасторской резиденции. Для одного человека это был большой дом — Одо повезло. Лили не доводилось часто заходить сюда, но она знала, что на первом этаже фасадной части расположен кабинет, и скорее всего пастор мог находиться там. Дверь была приоткрыта, и Лили распахнула ее и вошла внутрь.
В комнате, обитой дубовыми панелями, с полками, уставленными книгами библейских учений, Одо и Каролин стояли в страстных объятиях и целовались. Каролин прижимала к себе голову Одо, погрузив пальцы в его длинные густые волосы. Одо поглаживал и тискал груди Каролин. Она прижималась к нему, изогнувшись всем телом.
От неожиданности Лили остановилась как вкопанная. Она относилась к Каролин как к жене брата, несмотря на то, что они формально не были женаты. Ей не приходило в голову, что Каролин увлечется другим мужчиной, не говоря уже о пасторе. В какой-то миг она мысленно искала какое-то другое объяснение: они репетировали сцену или занимались ритмической гимнастикой.
И тогда Торстен произнес:
— О господи!
Одо и Каролин отпрянули друг от друга почти с комической поспешностью. На их лицах отразились изумление и стыд. После Мимолетного замешательства они заговорили вместе.
— Мы собирались сказать вам, — сказал Одо.
— Прости меня, Лили, — вымолвила Каролин.
За короткий миг сознание Лили выхватило отдельные детали «представшей перед ней картины: клетчатую фактуру пиджака Одо, торчащие соски под платьем Каролин, теологический диплом Одо в бронзовой рамке на стене, ковер со старомодным цветочным рисунком и протертым пятном перед камином.
Потом она вспомнила о том, что заставило их подняться по Шутнице.
— Полиция внизу, — сообщила она.