Граница земли
Шрифт:
– Но они пусты! Там нет ничего, кроме скелетов людей, дравшихся за то, чтобы украсть зерно, и за то, чтобы предотвратить это! Не осталось ничего, что можно было бы облагать налогом! Люди голодают…
Кажется, Кваггер не слышал:
– Хорошо, хорошо, - проговорил он рассеянно.
– Ты знаешь, Ньют, что мое сердце кровью обливается при мысли о страданиях моих верных подданных.
Блюстоун кивнул, стараясь, чтобы выражение лица не выдало его истинные чувства.
– Фактически, - возвестил Кваггер, - я делю с миром все беды, которые он переживает. Ожоги и слепоту, жажду и отчаянье - и
Затем выражение лица Кваггера изменилось.
– Это озоновое лето, - проговорил он, жуя, - оно, конечно, принесло нам всем много страданий, но теперь, когда ты вернулся с добрыми вестями…
– Но, Лорд Кваггер, - начал было Блюстоун, жалея о том, что ему, как всегда, не хватает хитрости и изворотливости, - я видел только несколько мест, где начинают прорастать сорняки.
– Неважно!
– заявил Кваггер, роняя огрызок яблока на пол и потянувшись за персиком.
– Растения растут. А потом…
Он со злостью сплюнул, вытащив плод изо рта и с неудовольствием посмотрев на него.
– Целе!
– крикнул он.
– Ты что, хочешь меня отравить? Он же гнилой! Почему я не могу получить свежие персики?
Анджи схватила в лапки персик, повертела его и что-то сердито затрещала, потом отшвырнула со всей силой, едва не попав в Блюстоуна - не совсем случайно, подумалось ему, а скорее, совсем не случайно.
– Не осталось ни одного свежего персика, Лорд Кваггер, - сказала девушка, которую он назвал Целе. Она была одной из тех троих, что были так похожи на Грациэлу Наварро, девушку-лягушатницу - из тех троих, между которыми Лорд Кваггер так и не смог сделать выбор. Он перекрестил их в «Граци», «Целе» и «Эллу» и приставил их, всех троих, к собственной персоне. Хотя Целе и говорила достаточно смело, на лице ее читался страх.
Анджи сердито завизжала на женщину, но Кваггер решил быть снисходительным.
– Ах, это ужасные времена, - пробормотал он, гладя кошмарное существо, чтобы успокоить ее.
– Но мы должны помнить, Ньют, что этот ужасный год - не только испытание и горе для нас. Это также и наш шанс! Может, озоновое облако и черно, как уголь, но я сделаю его серебряным с изнанки!
Анджи снова взвизгнула - на этот раз, от удовольствия. Кваггер нежно гладил ее, его постаревшее бесформенное лицо просветлело: он с удовольствием развивал полюбившуюся тему.
– Порядок был разрушен, - заявил он.
– Раса находится на грани вымирания. Но я, Саймон Мак-Кен Кваггер, еще спасу ее! Ньют! Ты понимаешь, сколь велика твоя роль во всем этом?
– Ну, мне так кажется, - без особой уверенности проговорил Блюстоун, зная, что за этим последует.
И за этим последовало.
Кваггер возвысил голос и воскликнул:
– Ты задокументируешь это! Ты завершишь эпическое повествование о моей жизни, то повествование, которое смелые, доблестные мужчины и женщины будут помнить тысячу лет - сагу о спасителе человечества! Только подумай об этом, Ньют! Посмотри на тех людей, перед которыми преклонялся мир - Александр, Цезарь, Наполеон, мой собственный достойный предок Ангус Мак-Кен… Никому из них не приходилось противостоять тем невзгодам, с которыми сражусь я! Разве это не правда, Ньют?
– Дела действительно выглядят прескверно, Лорд Кваггер, - признал Ньют Блюстоун.
– А потому в сравнении со мной все эти великие герои истории будут не большим, чем пигмеи перед гигантом! И твоим долгом, Ньютон Блюстоун, будет восславить мое имя в словах, записях и снимках, как имя бесстрашного героя, который вывел человечество из тени кометы к сиянию того, что будущие историки, быть может, назовут Веком Кваггера.
К концу своей блистательной речи он даже поднялся с трона, выкрикнув последние слова Блюстоуну, в то время как Анджи, прильнувшая к его плечу, трещала и вскрикивала в восторге.
Потом Кваггер рухнул назад в кресло. Напряжение было слишком велико. Анджи прыгнула на спинку трона; лицо Кваггера снова расплылось, черты утонули в складках жира.
– Вы утомились, Лорд Кваггер, - воскликнула Целе.
– Да-да, - слабо пробормотал Кваггер.
– Принеси мне вина… Нет, лучше пусть мне приготовят постель и принесут вино туда. Это был очень утомительный день.
Он протянул пухлые руки, чтобы ему помогли подняться, потом остановился. Он умоляюще посмотрел на Ньюта Блюстоуна.
– Ты сказал, что что-то начинает снова расти?
– проговорил он.
Блюстоун не мог не почувствовать жалости к этому монстру.
– Да, Лорд Кваггер, я так сказал. На самом деле была даже птица - мы заметили ее как раз тогда, когда проезжали через посты. Дикая птица, которая каким-то образом спаслась.
Глаза Кваггера вспыхнули:
– Птица? Дикая птица? Летающая около горы?
– Совершенно так, Лорд Кваггер, - озадаченно проговорил Блюстоун.
– Это хорошая новость - то, что некоторые птицы выжили в этом аду; хотя один Бог знает, чем она питалась…
– Это прекрасные новости! Ты знаешь, что мы сделаем, Ньют? Мы устроим на нее охоту.
Кваггер сиял.
– Да, именно так. Как в прежние времена! Как только я слегка отдохну, я соберусь на охоту. Что ты об этом думаешь?
Блюстоун посмотрел на него, не веря собственным ушам.
– Но… Но, Лорд Кваггер! Если какая-то птица сумела выжить, ее нужно оставить, чтобы она могла размножаться, вы так не думаете? Вероятно, осталось немного представителей этого вида, и убийство даже одного из них может нарушить равновесие…
Он умолк, поскольку Кваггер смотрел на него с гневом и подозрением.
– Что ты такое говоришь, Ньют? Разве ты не думаешь, что твоему господину можно немного расслабиться - хотя бы ради разнообразия?
– Да, разумеется, но…
Кваггер с сожалением покачал головой.
– Ты просто ничего не продумываешь до конца, - упрекнул он.
– Ты даже не представляешь, какая ноша ложится на мои плечи - и ноша эта становится все тяжелее с каждой минутой. Небольшое развлечение могло бы дать мне возможность передохнуть - пускай всего на несколько минут, но забыть об этом тяжком бремени, оставить государственные заботы, мысли о том, что я должен заботиться о вас, о вашей жизни, о вашем здоровье, мысли о будущем… Нет-нет, не надо извиняться, Ньют, - сказал он, снова улыбнувшись.
– Я знаю, ты просто сказал, не подумав. Не говори больше ничего.