Граница. Таежный роман. Карты
Шрифт:
— Да опять, подлюки, труп выбросили с поезда, — ответил железнодорожник, не поворачивая головы. — Порезали и выбросили на ходу.
— Да вы что?! — Галина даже вздрогнула — настолько неожиданной и страшной оказалась эта новость. — Ужас какой!
Железнодорожник обернулся, чтобы взглянуть на столь впечатлительного и одновременно не сведущего в местных проблемах человека. Смерив Галину внимательным и бдительным взглядом, он вернулся к созерцанию отправки трупа.
— Картежники, — сказал он, как бы ни к кому не обращаясь. Жизнь и служба вблизи границы научили его держать язык за
— Откуда же такой народ богатый? — спросила Галя, тоже как бы ни к кому конкретно не адресуя свой наивный вопрос.
— У-у! — Железнодорожник даже причмокнул языком. — Морячки деньжищами набиты, как икрой! Охотники едут, шахтеры. Ну, и, конечно, старатели. Эти прямо с золотыми мешками, на вес играют. Вот их обыгрывают подчистую, а потом… — последовал многозначительный кивок на «труповозку».
— Веселые поезда, — покачала головой Галина.
— Обхохочешься, — хмыкнул железнодорожник. — Просто ад на колесах.
— И что, весь поезд и играет? — спросила Галя, еще сама толком не понимая, почему так заинтересовал ее этот рассказ.
— Да нет, — железнодорожник покрутил свой пышный ус, — серьезно играют где-то посередине состава. Оттуда-то трупы и вылетают, и вылетают… Вот и сегодня один приземлился. Видели? — Он посмотрел вслед двинувшемуся фургону, а потом медленно повернулся к Галине, ставшей теперь новым объектом его провинциального любопытства.
— Наверное, они проигранные деньги обратно требуют? — Галина, наклонив голову, смотрела в сторону милицейского «газика», смотрела почти сквозь своего собеседника, поглощенная собственными мыслями.
— Да, должно быть, — согласился железнодорожник. — А с ними разговор короткий. Проигрался — молчи. Может, доедешь до места. А если начнешь выступать, тут тебе и конец. За руки, за ноги, с поезда в тайгу: ори, зови волков!
— Страсти такие рассказываете, — поежилась Галя. — У нас что, нет милиции?
— Да все куплено, — поморщился от бабьей глупости умудренный опытом железнодорожник и тотчас с опаской обернулся в направлении «газика».
Галя не заметила его смятения.
— А проводники, другие пассажиры? — спросила она.
— Проводники-то — главные наводчики, — продолжал рассказчик, понизив голос. — А остальные молчат в тряпочку, чтоб не гулять потом вдоль холодных рельсов. Да-а, зверье, право слово, зверье, — добавил он после паузы, то ли высказывая наболевшее, то ли пытаясь поддержать затухающий разговор. — Некоторых так изуродуют, что только в закрытых гробах и хоронить…
Железнодорожник продолжал говорить, но Галина уже не слушала его, поглощенная своими мыслями. Они унесли ее далеко, за тридевять земель от этой таежной станции, за много лет до сегодняшнего дня.
— …глаз выбит, рот разорван от уха до уха…
— …с двенадцатого этажа об асфальт, что там может остаться? И зачем строят эти высотки?
— …изуродован так, что придется в закрытом гробу хоронить…
Память Галины ухватилась за эту фразу и выдернула из своих глубин полную незнакомых
Гале было тогда пятнадцать. Она только что вернулась из школы, счастливая и гордая — ее приняли в комсомол! Половину дороги до дома она прошла быстрым шагом, не остановившись даже взглянуть на новую афишу, вывешенную на фасаде кинотеатра «Ударник». Ну, может, краем глаза успела заметить разбросанные по огромному полотну пальмовые листья и написанное белым слово «Джунгли», выведенное так, словно тигр пытался когтями сорвать афишу и оставил на ней размашистые рубцы.
Вторую половину дороги, когда никто из одноклассников уже не шел с ней по пути и не мог видеть, как, совсем по-детски закидывая ноги в невиданного фасона румынских сандалиях, побежала она, чтобы донести еще горячую, не остывшую в омуте буден радость до дома, до мамы, Галина преодолела бегом.
Запыхавшаяся, с растрепанной косой, она взбежала на третий этаж и остановилась, недоуменно глядя на открытые двери квартиры, на мужчин, куривших на лестничной клетке, на женщин, переговаривающихся шепотом через порог. Женщины смерили девочку подозрительным взглядом и, не проявив более интереса, вернулись к своим разговорам.
Галя переступила порог своей квартиры. И тут— люди, люди, люди. Словно она с разбегу окунулась в странный сон, слишком непонятный, чтобы выглядеть кошмаром, слишком мрачный, чтобы показаться забавным. Их квартиру наполняли незнакомцы, не обращающие на Галю, прожившую здесь без малого десять лет, ни малейшего внимания, и она могла двигаться среди них, оставаясь словно незамеченной, словно скользя сквозь них, как бывает только в снах.
И ничего удивительного, что девочка в школьной форме — черное с коричневым — затерялась на этом непонятном маскараде, растворилась среди его участников. Ничего удивительного, если не считать того, что на столе в маленькой комнате лежали Галины, а не чьи-то там учебники, в стенном шкафу висело не чье-нибудь, а Галино зимнее пальто, и с фотографии в большой комнате улыбалась Галя, а не кто-нибудь из этих странных гостей.
Галя бродила по квартире, пытаясь найти маму или хотя бы одно знакомое лицо, но не находила. Что-то мешало ей позвать ее. Непонятное, необъяснимое чувство… Может, она и впрямь спит?
Галя шла мимо чужих лиц, переходя из комнаты в комнату, везде натыкаясь на чьи-то спины, слушая обрывки чужих разговоров, от недосказанности которых пробирала дрожь, и становилось страшно от одной мысли, что придется выслушать и понять их смысл до конца.
— …только в закрытом гробу…
— …страшная смерть, врагу не пожелаешь…
— …вот тебе и красивая жизнь, Гагры…
— А когда привезут? Какой смысл поднимать сюда, если сразу придется выносить обратно?
— …закрытый гроб. Не простишься по-человечески…