Гравитация
Шрифт:
Затем, с большим усилием заставляю себя оторваться от созерцания воплотившейся мечты всего детства и протягиваю ее Гаспару. Да, моё сердце обливается кровью, но разум холоден и способен адекватно оценивать происходящее.
— Я не могу принять его. — Я могу его принять, но не от тебя. Не от того, кто скоро окажется за решеткой и не сможет больше играть со мной, с полицией, со своими жертвами, — Это дорогой подарок. Очень уж дорогой.
— Он не настолько дорогой, — Гаспар выглядит немного снисходительно, пытаясь переубедить меня. Но я помню, что абсолютно всему в нем нельзя верить. И потому отрицательно
Я молчу, его довод таков, что, продолжив стоять на своем, я буду выглядеть и глупо, и подозрительно. А еще, втайне, я порабощена его подарком. Позорная слабость, которую Гаспар умело облекает в такую форму, что она не выглядит больше опасной и постыдной.
Все время пока он здесь, Гаспар периодически словно уходит в свои мысли, почти не слушая меня. При этом он выглядит так, словно часть него здесь, рядом со мной, а другая часть погружена внутрь, в размышления. Обычно он всегда невероятно вежлив и почти обостренно реагирует на каждое движение или смену выражения на лице. А сейчас его взгляд мельком касается меня и вновь фокусируется где-то там, в глубине себя.
— С тобой всё хорошо? — Я уже несколько минут исподволь наблюдаю за Гаспаром, — тебе стоило бы отдохнуть после перелета, поспать.
Улыбка его выглядит почти натянутой, и неприятный коготок беспокойства начинает царапать меня.
— Все нормально, просто смена часового пояса и большой объем работы — не то, на что хочется тратить время.
Три часовых пояса — не такая уж большая нагрузка, но я могу ошибаться. Чай с мятой и чабрецом, чей аромат заполняет кухню, способствует тому, что постепенно Гаспар расслабляется и все реже уходит куда-то в дебри своих размышлений.
— Вам хотелось бы уехать отсюда? Бросить все и изменить жизнь?
Я вздрагиваю от неожиданности.
— Иногда — да, хотелось бы.
— И ты готова к переменам? Не боишься, что они могут оказаться кардинальными?
Я не могу понять — в чем подвох, что он хочет узнать этими вопросами.
— Любые перемены — это шанс напомнить себе, что ты жив.
Гаспар наклоняется вперед, через стол и, глядя мне прямо в глаза, спрашивает:
— Ты так сильно хочешь почувствовать себя живой?
Передо мной оказывается тусклый свет, освещающий грязные деревянные полы. Я снова чувствую вкус своей крови на губах, и мои руки вновь немеют, стянутые веревкой. А за дверью раздаются мерзкие хрустящие и хлюпающие звуки.
— Да, хочу, — я смотрю прямо в лицо Гаспару.
Гаспар прикрывает глаза, затем поднимается со своего места. Я направляюсь за ним к дверям, провожая своего гостя. Он действительно выглядит уставшим. Утомленным. Это чувствуется в том, как он двигается — более скованно, медленно, не тратя впустую силы. Гаспар в хорошей физической форме, и его мало что может так измотать. Я стираю мысль о паре новых трупов, боясь, что она легко может отразиться на моем лице. Это не моя забота. Теперь этим должна заниматься Тагамуто.
У двери Гаспар поворачивается ко мне. Но вместо того, чтобы произнести банальное прощание, он молчит. Молчит, а затем осторожно поднимает руку и смахивает с моих волос какую-то пылинку. Этот жест выглядит настолько интимно, словно за ним прячется что-то гораздо большее, чем знак внимания. Я не успеваю отстраниться, и запоздало думаю, что так-то оно и лучше. Не провоцируй.
— Если ты действительно хочешь ощущать себя живой, то должна быть всегда готова к переменам, — Гаспар наклоняет голову, вглядываясь в моё лицо, — каждую секунду, в любой момент.
Почему-то мне кажется, что он выглядит таким необычно не от долгой утомительной работы. В его глазах светится отблеск усталости, которая сопутствует тяжелому решению или переживанию. Я не знаю его мыслей, но всё же замечаю то, что в этот раз он явно чем-то озабочен слишком сильно. И не старается этого скрыть.
Глава 13
Дожди пришли неожиданно. Их принес с собой туман, который становился каждое утро все гуще и холоднее. Он медленно завоевывал территорию, прокладывая путь настоящей осени — сырой, промозглой и ветренной. Где-то внизу, у подножия берега море все чаще начинало беспокоиться, предвкушая скорые шторма, на которые осень тоже никогда не скупилась.
Первый день осенней непогоды был серым, молчаливым и незаметным. Дождь выглядел небольшой моросью, которая косо ложилась на оконное стекло и, судя по этим следам, становилась все больше и сильнее. Такие дни заставляли плотнее закутаться в теплые вещи и забраться в самый дальний угол дома, надежно защищающий от подступающих холодов. Еще хотелось спать. Это желание было таким же глубоким и первобытным, как и инстинкт самосохранения, связывающий человечество с животным миром, готовящимся залечь в спячку. Осенью всегда хочется спать, даже если ты выспался и чувствуешь себя бодрым. И стоит больших трудов не поддаваться искушению нырнуть в кровать, соорудив теплую нору из одеял и подушек, чтобы не вылезать оттуда до весны.
Не хотелось лишний раз выйти за порог, но необходимость в виде опустевшего холодильника требовала прогулки за хлебом насущным. В тысячный раз пожалев об отсутствии машины, я с недовольством выбралась наружу — из уютного тепла в неопределенную плаксивую сырость. Дождь, или то, что претендовало им называться, раздражал. Он был слишком мелким, слишком резко бьющим в лицо, словно с неба падали не капли воды, а сгущенные кусочки тумана. От него сразу утяжелялась ткань одежды, на лице словно выступал мелкий пот, и сырость медленно проникала во все тело, пытаясь добраться до костей.
Погода не изменилась и тогда, когда я выбралась из магазинов спустя пару часов. Она оставалась прежней, и, мне почти казалось, что моросящий дождь будто бы назло бьет только в лицо, не меняя направления. Решив не обращать на это внимания и не злиться на погоду, которая не работает по заказам человечества, я заторопилась назад.
Улица делала поворот почти под прямым углом, поднимаясь на пологий склон, вершину которого занимали дома. Сам же склон был засажен декоративной акацией и другими кустарниками, которые весной придавали улице более красочный вид. Сейчас на половине из кустов еще оставалась листва, уныло шуршащая под легкими порывами ветра. Я дошла до середины уходящей вверх дороги, когда внимание привлекли виднеющиеся за блеклой листвой огоньки. Красный и синий, чередующиеся и мигающие сквозь косые линии дождя, который становился все сильнее.