Гражданин галактики. Между планетами
Шрифт:
– Ты мне не веришь?
– А что мне остается делать? Мы уже столетие не знаем рабства.
«Лучше бы мне никогда не покидать „Гидры“», – подумал Торби. Будучи в Страже, он уже понял, что работорговля – это то, о чем многие фраки внешних миров и не слышали.
– Ты знала меня, когда я был маленьким? Почему я не помню тебя? Я не помню ничего из того, что было раньше… Я не помню Землю.
Она улыбнулась.
– Я была на три года старше тебя. В последний раз я видела тебя, когда мне было шесть лет – это я помню, – а тебе было три, так что ты забыл.
Торби понял, что ему представилась возможность выяснить свой собственный возраст.
– Сколько тебе сейчас лет?
Она смущенно улыбнулась.
– Сейчас мне столько же лет, сколько и тебе, и так будет до тех пор, пока я не выйду замуж. Смени тему, Торби; когда ты задаешь бестактные вопросы, я не могу обижаться на тебя. На Земле ты не должен спрашивать у леди, сколько ей лет; ты должен исходить из того, что она моложе тебя.
– Вот как? – Торби задумался над этим любопытным обычаем. Среди Людей женщины старались прибавить себе лет, что повышало их статус.
– Да, вот так. Например, твоя мать была обаятельной женщиной, но я никогда не знала, сколько ей лет. Может, ей было двадцать пять, когда я знала ее, может, сорок.
– Ты знала моих родителей?
– О, конечно! Дядя Крейтон был такой милый, и у него был такой низкий голос. Он всегда совал в мою потную маленькую ручонку кучу долларов, чтобы я могла накупить себе конфет. – Она нахмурилась. – Но я не могу припомнить его лица. Разве это не глупо? Но не обращай внимания, Тор; спрашивай обо всем, что захочешь. И я буду очень рада, если ты ничего не будешь утаивать.
– Я не утаиваю, – ответил Торби, – но не помню, как нас захватили. Мне помнится только, что у меня никогда не было родителей. Я был рабом, менявшим места и хозяев, – пока не попал в Джаббул-порт. Там меня снова продали, и это было самым счастливым событием, выпавшим на мою долю.
С лица Леды сползла светская улыбка. Она тихо сказала:
– Ты в самом деле так думаешь? Или мне показалось?
Торби охватило древнее чувство, знакомое всем путешественникам, возвращающихся из странствий.
– Если ты думаешь, что рабства не существует… им охвачена вся огромная Галактика. Хочешь, я закатаю брюки и покажу тебе?
– Что ты покажешь мне, Тор?
– Мое клеймо раба. Клеймо, которое при сделке ставит фабрика на свою собственность. – Он закатал левую штанину. – Видишь? Вот дата, когда я получил вольную, – она на саргонезском, это что-то вроде санскрита, и я сомневаюсь, что ты можешь прочесть.
У нее округлились глаза.
– Какой ужас! Это действительно ужас!
– Зависит от хозяина, – сказал Торби, опуская штанину. – Это-то и плохо.
– Но почему никто ничего не делает?
Он пожал плечами.
– Это не так просто.
– Но… – она остановилась, потому что показался ее отец.
– Привет, ребята. Ну, как тебе полет, Тор? Нравится?
– Да, сэр. Виды просто восхитительные.
– Скоро мы будем дома. – Он указал пальцем: – Видишь? Это Рудбек.
– Этот город называется Рудбек?
– Когда здесь стояла деревушка, она называлась Джонсонова Дыра или как-то так. Но я говорю не о городе Рудбек: я имею в виду наш дом – твой дом – «Рудбек». Видишь башню над озером… а за ней вершина Великий Титан. Самое потрясающее зрелище в мире. Ты Рудбек из Рудбеков и Рудбеков… «Рудбек в кубе», как говорил твой отец. Он вошел в нашу семью после женитьбы, и имя его не очень волновало. А мне оно нравится; оно звучит как раскат грома, и это просто великолепно, что Рудбек возвращается в свою резиденцию.
Торби блаженствовал в ванной под тугими струями душа и в бассейне, стенки которого массировали его тысячами теплых сильных пальцев. В конце концов он чуть не захлебнулся, потому что никогда не умел плавать.
У него никогда не было камердинера. Он отметил, что в доме Рудбеков снуют десятки людей; в огромном помещении для всех было место, но он начал понимать, что большинство из них были слугами. Данный факт не очень удивил его: он знал, какое количество слуг было в богатых домах Джаббул-порта; но он не знал, что на Земле иметь живых слуг было вершиной изысканного вкуса, больше, чем портшез на Джаббуле, и куда больше, чем широкое гостеприимство на Встречах. Камердинер заставлял испытывать его чувство неловкости, тем более, когда вокруг него собралась команда из трех человек. Торби отказался от их помощи во время купания, он только разрешил побрить себя, потому что здесь пользовались классическими опасными бритвами, а его собственная электрическая не работала от сети в доме Рудбеков. Кроме того, он покорно выслушал советы, касающиеся не совсем знакомых одеяний.
Одежда, ждавшая его в гардеробе, не подходила ему по размерам; старший камердинер торопливо перекроил и снова склеил ее, бормоча извинения. Он разглаживал последние складки на слишком тугом жабо, когда появившийся дворецкий объявил:
– Мистер Уимсби шлет свои приветствия Рудбеку и ждет его в большом холле.
Торби припомнил путь по анфиладам комнат.
Дядя Джек ждал его вместе с Ледой, на которой было… Торби растерялся: цвет ее платья так неуловимо менял оттенки, что порой казалось, что его вообще нет. Но выглядела она прекрасно. Теперь ее прическа отливала всеми цветами радуги. Среди ее драгоценностей он заметил большой камень с Финстера и подумал, что он мог быть доставлен «Сису» и, вполне возможно, что он сам отбирал его.
– Итак, ты здесь, мальчик мой! – весело сказал дядя Джек. – Освежился? Ты не должен был переодеваться к столу: это просто маленький семейный обед.
За обедом присутствовали двенадцать человек, и он начался в большом холле, где неслышно скользившие по паркету слуги под звуки музыки разносили напитки; то и дело представляли вновь прибывших.
– Рудбек из Рудбеков, леди Уилкс – это твоя тетя Дженнифер, мальчик, и она прибыла из Новой Зеландии, чтобы приветствовать тебя. Рудбек из Рудбеков, судья Брадер и миссис Брадер; судья – наш Старший Советник… – и так далее. Торби откладывал в памяти имена, связывая их с лицами гостей, думая, как это похоже на Семью – разве что тут семейные отношения не имели столь четких дефиниций, и ему было не так просто определить место каждого гостя в семейной иерархии.
Но ему было ясно, что он член большого клана. Его статуса никто не называл, так, как он сам не мог себе представить статуса остальных присутствующих. Две юные женщины присели перед ним в реверансах. Он было подумал, что первая споткнулась, и рванулся ей помочь. Но когда и вторая повторила то же движение, он ответил им приветствием в виде сложенных ладоней.
Чувствовалось, что женщины в годах ждут от него почтительности. Место судьи Брадера он не смог определить. Он не был представлен в качестве родственника – но ведь то был семейный обед. Судья оценивающе смерил Торби с головы до ног и буркнул: