Гражданин галактики. Между планетами
Шрифт:
– Есть какие-то сомнения на этот счет?
– Я думаю, что нет. Но так или иначе, мы нашли тебя.
– Если он в самом деле мертв, то, что представляю собой я? Леда, кажется, думает, что мне принадлежит все. Что она имеет в виду?
Уимсби улыбнулся:
– Ты же знаешь девушек. Их голова не предназначена, чтобы заниматься делами. Права собственности нашего предприятия огромны, и большинство предприятий принадлежит нам. Но, если твои родители мертвы, ты с определенной суммой акций входишь в Ассоциацию Рудбек, которая, в свою очередь, имеет интересы – порой чисто контрольные – в самых разных областях. Я не могу сейчас описать
Торби взвесил пачку на ладони. Необходимость иметь дело с земной валютой не беспокоила его. О кредите в сто долларов он думал как о буханке хлеба, и этой штуке его научил суперкарго: тысяча кредитов – суперкредит, а тысяча суперкредитов – это мегабак. Так Люди привыкли переводить валюты одна в другую.
Каждая бумажка из пачки была в десять тысяч кредитов… а здесь было сто банкнот.
– Это… мое наследство?
– О, да это тебе просто на траты. Ты можешь разменять их в банке или магазине. Знаешь, как это делается?
– Нет.
– Пока ты не сунешь бумажку в щель выдающего устройства, старайся не оставлять отпечатков пальцев на чувствительном участке банкноты. Попроси Леду показать тебе – если бы эта девочка зарабатывала деньги так, как она умеет их тратить, ни тебе, ни мне не пришлось бы работать. Но, – продолжил Уимсби, – коль скоро мы уж начали… – Он открыл папку и протянул несколько листков. – Хотя это не очень сложно. Просто подпишись в конце каждой страницы, приложи отпечаток пальца, и я позову Бета, чтобы он заверил их. Вот тут, ниже последней строчки. Я лучше придержу их, а то листы скручиваются.
Уимсби протянул один лист для подписи. Торби помедлил, а затем вместо того, чтобы подписать, потянул документ из рук Уимсби. Тот не давал:
– В чем дело?
– Если мне нужно подписывать, я хочу прочитать его. – Он вспомнил, как тщательно изучала документы перед подписью Бабушка.
– Это самые обычные дела, которые судья Брадер подготовил для тебя. – Уимсби сложил документы вместе, подровнял пачку и закрыл папку. – В них сказано, что я должен делать то, что я и так делаю. Кто-то же должен заниматься рутинной работой.
– Почему я должен их подписывать?
– Это мера предосторожности.
– Не понимаю.
Уимсби вздохнул:
– Это точно, в делах ты еще не разбираешься. Но никто этого и не ждет от тебя; у тебя не было возможности изучать их. Поэтому я и должен надрываться над ними, лезть из кожи вон; дела ждать не могут. – Он помедлил. – Это самый простой путь. Когда твои отец и мать отправились во второе свадебное путешествие, они должны были оставить кого-нибудь, кто в их отсутствие вел бы дела. Выбор, само собой, пал на меня, потому что я уже давно управлял и их делами, и делами твоего другого дедушки – он умер до того, как стало ясно, что они пропали. Я занимался ими во время их увеселительной прогулки. О, я не жалуюсь, хотя нет ничего веселого в том, что исчезает член семьи. К сожалению, они не вернулись, а я остался вести дела ребенка.
Но теперь ты вернулся, и мы должны убедиться, что все в порядке.
Торби потер подбородок:
– Если я еще не вступил в права наследования, почему вам что-то нужно от меня?
Уимсби улыбнулся:
– Я и сам спрашивал себя. Судья Брадер считает, что так будет лучше всего. И с тех пор, как ты обрел законный возраст…
– Законный возраст? – Торби никогда не слышал этого выражения; у Людей человек считался взрослым настолько, насколько он мог принимать участие в том или ином деле.
Уимсби объяснил:
– Со дня твоего восемнадцатилетия ты вошел в законный возраст, после чего дела значительно упрощаются – это означает, что в суде тебя не должен больше представлять опекун. У нас есть подтверждение твоих родителей, теперь к нему добавиться твое – и тогда уже не имеет значения, сколько времени займет у суда признание факта смерти твоих родителей или утверждение их завещания. И я, и судья Брадер, и остальные, кто занимается делами, могут вести их дальше без остановки. Тем самым нам удастся избежать провала во времени… который может обойтись нам, делу во много мегабаков. Теперь ты понимаешь?
– Думаю, что да.
– Отлично. Так что давай покончим с этим. – Уимсби начал открывать папку.
«Бабушка всегда говорила: прежде чем подписать – прочитай», – подумал он.
– Дядя Джек, я хотел бы прочесть.
– Ты ничего не поймешь.
– Может быть, и нет. – Торби взял папку. – Но я попробую разобраться.
Уимсби потянул папку к себе:
– В этом нет необходимости.
Торби почувствовал прилив упрямства:
– Разве вы не говорили, что судья Брадер подготовил это для меня?
– Да.
– Поэтому я хотел бы взять бумаги к себе и попытаться разобраться в них. Если я в самом деле Рудбек из Рудбеков, я хочу знать, что я делаю.
Уимсби помедлил и потом пожал плечами:
– Валяй. Ты просто поймешь, что я старался делать то, что я всегда делаю.
– И все же я должен понять, что я делаю.
– Очень хорошо! Спокойной ночи.
Торби читал, пока его не сморил сон. Казуистический язык порой озадачивал его, но бумаги были именно тем, о чем говорил дядя Джек, – инструкции Джону Уимсби продолжать привычную работу, которая состояла из достаточно сложных комбинаций. Он заснул с головой, полной таких терминов, как «полномочный советник», «все виды деятельности», «получение и выплата доходов», «действительно при устной договоренности», «необходимость личного присутствия», «полностью доверяем и вручаем» и «доверенность на голосование на всех собраниях акционеров или совещания директоров»…
Уже засыпая, он понял, что так и не видел доверенности на ведение дел, выданной его родителями.
Ночью порой ему грезилось, что он слышит нетерпеливый голос Бабушки: «…а прежде хорошенько подумай! Если ты не понимаешь сути документа и не знаешь законов, по которым они будут претворяться в жизнь, не подписывай – независимо от того, какой ты можешь получить доход. Большая жадность, так же, как большая лень, могут погубить Торговца».
Он устало потянулся во сне.