Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле
Шрифт:
Кампанелла растерялся. У него было с собой письмо к родственнику Марио дель Туфо. Как отыскать его? На поиски ушел целый день. Родственник его неаполитанского покровителя при виде гостя особой радости не проявил. Сказал, что кров ему предоставит, но своей тревоги не скрыл. Кардинала Караффы, верховного инквизитора, о котором римляне вспоминали с ужасом, уже нет в живых, но его наследники ничуть не снисходительнее.
Труды Телезия вот-вот включат в Индекс. Кампанелле, автору книги в защиту Телезия, несомненно грозят кары за одно это. К тому же он самовольно пришел на север. В Риме полно соглядатаев, беглого монаха распознают сразу. «Умеют!» — не то со страхом, не то с восхищением сказал римлянин. Конечно, его дом открыт для Кампанеллы…
Слова эти повисли в воздухе…
Кампанелла поблагодарил, но от гостеприимства отказался. Жить под кровлей, где еще ничего не случилось, но все уже дышит страхом, он не хотел. Не останется
Глава XXIII
…Геометрия определяет положение тела в пространстве тремя точками. География определяет местоположение координатами долготы и широты. Нетрудно указать, где был Кампанелла, когда покинул Рим и направился во Флоренцию, насколько уклонялся к востоку, где поднимался в гору, где спускался в долину. Путь, которым он следовал, давно проложен римлянами, прочертить его по карте легко.
Но как определить положение Кампанеллы в пространстве историческом?
Он родился в 1568 году. Был, значит, на три года старше Кеплера, на четыре — моложе Галилея и Шекспира, то есть принадлежал к поколению блистательному. О Шекспире он, по-видимому, никогда не узнал. О Кеплере знал бесспорно. С Галилеем ему было суждено познакомиться.
Путник, который идет из Рима во Флоренцию, уже не помнит, когда впервые услышал устрашающее слово «турки». В Стило и Стиньяно турками пугали детей. Джованни с детства впитал страх перед турками, которые давно заставляют трепетать все южное побережье Италии, пожалуй, всю страну. Впрочем, когда ему было три года, Венецианская республика и Испания, свирепо враждовавшие, отложили на время распри и в морском сражении при Лепанто разбили турецкий флот. Мальчик запомнил ликующий благовест, позже часто слышал рассказы о славной победе. Не так-то много в годы его детства и юности выигрывала Италия боев.
Турок разбили. Но верна старая пословица: «Нет мира под оливами». Сладок виноград его родины, но горька ее судьба. Уже сколько веков идут на ее земле войны, то междоусобные, то с внешними врагами — Испанией, Францией, Германией. Надменные предводители, свои и чужеземные, на могучих конях, способных вынести седока, закованного в латы, военачальники с жестокими, властными лицами, орлиными носами, тяжелыми подбородками, презрительно-холодными взглядами, скачут во главе своих отрядов по итальянской земле. Дуновение страха предшествует им. Позади остается разорение, опустошенные житницы, ограбленные города, опозоренные девушки и женщины, кровь. Предводители то объединяются друг с другом, то воюют между собой. Когда одного из них, кондотьера-итальянца, упрекнули, что он не думает об Италии, он ответил: «А где она?». Но и за пределами Италии, по ту сторону беловершинных Альп, нет мира — Испания, Германия, Франция в постоянной вражде между собой. А в Германии и Франции тоже нет ни единства, ни мира. Италия для них — добыча, которую они никак не могут поделить.
В Европе все время — война. Неслыханно поднялись в цене мушкеты, аркебузы, пищали, пушки. А спрос на кольчуги, шлемы и панцири поколебался. С тех пор, как изобретен порох, они перестали быть надежной защитой. Полководцы размышляют, как перестроить тактику бронированной конницы, — ох, нелегко это! Черт бы побрал Бертольда Шварца — немецкого монаха, который изобрел порох! Теперь князь, у которого нет артиллерии, уже не князь! Пушки кусаются. А к ним еще нужны повозки, да тягловые кони, да ядра, но недаром говорится: Si vis pacem, para bellum — «Хочешь мира, готовься к войне». Вот и готовятся.
Жизнь Томмазо Кампанеллы пришлась на время беспрерывных войн, которые все меньше походят на прежние. В них главное — не звон мечей, а свист пуль и ядер, грохот взрывов.
Итальянские купцы плачутся на тяжелые времена. Они еще не пришли в себя после 1499 года. Никто не ждал добра от смены столетий. Но кто мог знать, что в канун нового года, в канун нового века из далекой Португалии придет известие: португальские мореходы доставили в Европу на своих кораблях драгоценный груз пряностей. Проницательный банкир Джироламо Приули горестно записал в дневнике: «Когда в Венецию пришло это известие, оно вызвало большую досаду во всем городе… И сенаторы признали, что эта весть — худшее, что Венецианская республика когда-либо могла испытать, кроме потери самой свободы». Как же было не сокрушаться венецианским сенаторам и купцам! Веками Италия богатела, торгуя с Востоком. Совсем недавно турки захватили Константинополь и заперли для итальянцев выход на Восток. Теперь португальцы
А еще на нее наложило отпечаток вторжение французов. Сиятельный миланский герцог враждовал с неаполитанским королем и не мог с ним управиться своими силами, хотя поначалу очень бахвалился. В 1494 году он попросил помощи французского короля. Тот охотно согласился. Французские отряды, как нож сквозь масло, прошли сквозь Италию, заняли Неаполитанское королевство и уже не пожелали оттуда уходить. Они принесли с собой бесчинства, поборы, грабежи, презрение к местным жителям и сифилис.
Испанцы, давно имевшие владения в Италии, взревновав, начали воевать с французами, сильно их потеснили, но французам удалось зацепиться на севере. Миланское герцогство попало под их власть, а испанцы стали хозяйничать там, откуда прогнали французов. Борьба испанцев с французами продолжалась долго, пока французов не прогнали совсем. Господство испанцев стало еще прочнее. Горькими воспоминаниями запечатлелись эти годы в памяти народа. Томмазо вырастал, слыша рассказы об этих страшных делах. Он впитывал в себя ненависть к захватчикам и презрение к своим властителям, которые, не умея договориться, накликали на страну такую беду.
Место Кампанеллы в пространстве историческом определялось не только тем, что происходило на его родине.
Лет за пятьдесят до его рождения монах Мартин Лютер, вернувшись в Германию из Рима, потрясенный симонией, процветавшей в этом городе, небрежением клириков к своим обязанностям, роскошью папского двора, узнав, на что идут деньги, которые собирают с верующих, как плату за отпущение грехов, выступил против наместника Христа на земле. На дверь церкви в Виттенберге прибил он тезисы против торговли индульгенциями и других отступлений от евангельских заветов. Грозно прозвучал стук его молотка — то стучалось в мир новое время!
В Германии началась эпоха Реформации и Крестьянской войны. Пламя перекинулось в соседние страны — в Нидерланды, Францию, Чехию. Началось великое брожение, смуты, раскол, восстания.
В беспокойный мир пришел Кампанелла. В страшное время. Лет за двадцать до его рождения императоры Габсбурги и папы, сменявшие друг друга на престоле, начали поход против перемен — контрреформацию. В 1545 открылся Тридентский собор. Долгие годы заседал он. Его решения должны были сковать все попытки обновить религию, задушить свободную мысль. С первых лет своего послушничества, а потом и монашества Кампанелла слышал ссылки на решения этого собора, на его запреты и анафемствования. Вот и тому мудрецу, Телезию, коего почитал он своим духовным отцом, все время поминали, что его мысли не согласны с решениями Тридентского собора. Великую власть обрели иезуиты, орден которых был признан папой Павлом III в 1540 году. Неутомимо выискивала в книгах всяческое вольномыслие инквизиция. Вначале на кострах горели книги, потом стали гореть люди.
Горьким было время, когда Кампанелла вступил в жизнь, тяжек груз, который взвалила ему на плечи история. Но ни своего времени, ни своей ноши человек не выбирает.
Шел путник из Рима, из Вечного города, где по-прежнему торговали отпущением грехов, по-прежнему трудились инквизиторы и цензоры-квалификаторы, шел из Вечного города, оказавшегося негостеприимным для него, во Флоренцию. Как она его встретит?
Он ждал от нее многого. Все самое славное, что связано с эпохой, гордо названной — эпоха Возрождения, происходило здесь. Город был издавна знаменит учеными, которые вслед за Петраркой звались гуманистами — от латинского слова humanus — «человеческий», ибо они положили себе целью изучать все, что связано с человеком. Во Флоренции была жива память о Леонардо Бруни, знатоке латыни и греческого. Составляя «Историю Флоренции», он стремился следовать урокам Тита Ливия. В его повествовании не было чудес, зато были приведены документы. Кампанелла чтил его сочинения. Еще более дорого ему имя Лоренцо Валлы. Тот сумел доказать, что в латинском переводе Библии, которым пользуется церковь, полно ошибок. Он отважился утверждать, что документ, которым папы обосновывают свое право на светские владения, на Рим и Папскую область, — грубая фальшивка. А о папах он говорил, что они превратились из пастырей в разбойников и волков. Валла не только обличал. Прекрасны, светлы, радостны были его слова о том, что жизнь человеческая должна быть не страданием, но счастьем. Во Флоренции трудился знаток и толкователь Платона Марсилио Фичино и великий ум, поистине универсальный гений — Пико делла Мирандола. Он сильнее всех занимал воображение Кампанеллы. Ведь ему принадлежала «Речь о достоинстве человека». Он утверждал, что хотя человек может пасть до скотской низости, он способен подняться до божества. Все пути открыты ему. Семена всех знаний заложены в нем.