Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке
Шрифт:
Итак, отправляясь в путь по Собачьему проезду, вы выходите на прекрасную дорогу, по обеим сторонам которой тянутся изгороди; справа открывается живописный вид на рощи и луга, усеянные цветами, которые без сомнения, услаждали бы обоняние, если бы навозная куча слева не добавляла к их ароматам своего благоухания. Эта куча намного древнее самой дороги, и я не могу не упомянуть о несправедливости, в которой чуть было не оказался повинен. Ведь я обрушил свой гнев на тех, кто нагромоздил навозную кучу возле самой дороги, тогда как должен был бы обратить его против тех, кто проложил дорогу возле навозной кучи.
Несколько далее взор путешественника ласкает
Это весьма опрятный город с домами преимущественно кирпичными и церковью с колокольней. Посреди города есть небольшое озеро или, скорее, пруд, ныне, правда, сильно запущенный. Говорят, летом он пересыхает; если это в самом деле так, то вряд ли в нем может в изобилии водиться рыба, что, по-видимому, сообразили и местные жители, которые привозят рыбу к своему столу из Лондона.
Осмотрев достопримечательности этого славного и живописного города, я отправился далее, оставив справа прекрасное каменное сооружение, именуемое Белым Акведуком. Жители Лондона частенько собираются здесь, чтобы отпраздновать день горячих булочек с маслом. Несомненно, зрелище людей, восседающих за маленькими столиками, должно быть и забавным и поучительным для стороннего наблюдателя, но еще занимательней это празднество для того, кто сам принимает в нем участие.
Отсюда без всякой охоты отправился я в Панкрас {4}, как пишут обычно название этого местечка, или Пэнкридж, как его произносят, но которое следует и произносить и писать Пангрейс. Эту поправку я отваживаюсь предложить mea arbitrio {По моему суждению (лат.).}; слово по-гречески "все"; будучи присоединено к английскому слову "грейс", означающему милосердие, милость, оно образует слово Всемилостивый или Всемилость, что, конечно, является, весьма подходящим названием для такого священного места, каким оно почитается. Но как бы то ни было, если не считать приходской церкви с ее прекрасной колокольней, Всемилость не заслуживает внимания любознательного путешественника.
От Всемилости до самого Кентиш-тауна удобная дорога тянется среди прелестной сельской местности, обильно орошаемой прекрасными сточными канавами. Вокруг все пестрит от цветов, аромат которых доставлял бы усладу путнику, если бы благоуханный ветер не забивал ему пылью нос.
При въезде в Кентиш-таун первыми бросаются в глаза лавки ремесленников, где торгуют свечами, мелким углем и половыми щетками. Есть там и несколько величественных кирпичных зданий с многочисленными столбами для вывесок или, вернее, колоннами, весьма своеобразной архитектуры. Посылаю тебе изображение некоторых из них (vide таблицы А. В. С.). Свое название этот прелестный город получил, по всей вероятности, от своего соседства с графством Кент, и в этом, разумеется, нет ничего странного, поскольку их разделяет только Лондон и прилегающие к столице селенья. Но как бы то ни было, дело близилось к вечеру, и, наскоро поужинав жареной бараниной и сушеными плодами, именуемыми картофелем, я решил, что продолжу свои наблюдения на обратном пути. И сделал бы это с удовольствием, не помешай одно обстоятельство, которое я, говоря чистосердечно, предвидел заранее: приближение ночи не позволило мне обозревать окрестности, ибо домой я возвращался в полной темноте".
Прощай!
Письмо CXXIII
[Заключение.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
После многочисленных разочарований желания мои, наконец, полностью сбылись. Мой долгожданный сын теперь здесь, со мной. Его приезд разом рассеял мои тревоги и принес с собой нечаянные радости. Благодетельные перемены, происшедшие в его уме и внешнем облике, превзошли самые пылкие отцовские надежды. Я расстался с мальчиком, а встретил мужчину, приятного лицом, возмужавшего в странствиях и умудренного невзгодами. Однако его несчастная любовь окрасила его речь меланхолией, омрачавшей временами восторг нашей встречи. Я полагал, что лишь целительное время излечит недуг, но Фортуна, точно вознамерившись осыпать нас своими щедротами, разом вознаградила нас за все горести.
Спустя два дня после его приезда господин в черном и его очаровательная племянница пришли поздравить нас, и вообрази же себе наше изумление, когда прелестная родственница моего друга оказалась той самой пленницей, которую освободил мой сын и которая, претерпев кораблекрушение на Волге, была увезена русскими крестьянами в Архангельск. Будь я романистом, мое перо подробно описало бы их чувства, вызванные нежданным свиданием. Но ты и так можешь легко себе представить их восхищение. Если эти чувства невозможно было выразить словами, разве можно их словами описать?
Когда два юных существа питают друг к другу пылкую и искреннюю любовь, для меня самое большое удовольствие видеть их мужем и женой. Независимо от того, знакомы они мне или нет, я счастлив сознанием, что к мировой цепи прибавилось еще одно звено. Природа создала меня сватом и наделила душой, отзывчивой на человеческое счастье. Словом, я, не мешкая, осведомился у господина в черном, не связать ли нам влюбленных брачными узами, а так как он скроен из того же материала, что и я, то сразу же дал согласие, и свадьбу назначили на следующий день.
На этом веселом празднестве присутствовали все, с кем я успел познакомиться со времени моего приезда. Маленький щеголь был назначен распорядителем, а миссис Тибс, его супруга, следила, чтобы все соответствовало правилам хорошего тона. Особенно оживлены и нежны были господин в черном и вдова закладчика. Вдова нарядилась, следуя советам миссис Тибс, а что касается ее поклонника, то голова его была украшена париком с косицей, который дал ему взаймы маленький щеголь, дабы он мог предложить руку и сердце при полном параде. Общество без труда догадалось, что в этот вечер будут сыграны две свадьбы, и, по правде говоря, мой приятель и вдовушка не скрывали своей любви. Он даже отозвал меня в сторону, желая узнать, не нахожу ли я его несколько староватым для женитьбы.
– Я, конечно, знаю, - продолжал он, - что собираюсь свалять дурака, но друзья примутся расхваливать мое благоразумие и ставить всем в пример.
Во время обеда все, казалось бы, свидетельствовало о добром согласии и дружной веселости. Каждый чувствовал себя непринужденно, и любая шутка вызывала смех. Господин в черном сидел подле своей возлюбленной, подкладывал ей кушанья, чокался и, прижимаясь к ее коленке и локотку, лукаво что-то нашептывал, а она в ответ трепала его по щеке. Никогда еще запоздалое чувство не было таким игривым, безобидным и забавным, как у этой почтенной пары.