Шрифт:
С. П. Мельгунов
Гражданская Война в освещении П. Н. Милюкова
(По поводу "Россия на переломе")
Критико-библиографический очерк
Старая орфография изменена.
ОТ АВТОРА.
В основу этого очерка лег доклад, прочитанный в парижском и берлинском академических союзах. Аполитичность этих организаций до некоторой степени определила характер доклада - я старался держаться преимущественно в пределах критико-библиографического рассмотрения нового труда П. Н. Милюкова "России на переломе". При печатании своей критики, не изменяя по существу характера изложения, я все же чувствовал себя несколько более свободным.
15 января 1929 г.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
I. История или воспоминания 5
II. Схема гражданской войны 12
III. Идея диктатуры 24
IV.
V. "Неточности" 58
VI. К истории эмиграции 82
VII. Вместо заключения 89
{5}
I. ИСТОРИЯ ИЛИ ВОСПОМИНАНИЯ.
"Эпиграфом к Истории я бы написал: "Ничего не утаю. Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно - умалчивая".
Из дневника Толстого.
Эту запись Л. Н. Толстого я без колебаний ставлю эпиграфом к разбору истории гражданской войны, написанной П. Н. Милюковым, ибо фигура умолчания является одной из характеристических черт нового исследования нашего знаменитого историка.
Гражданской войне или "антибольшевицкому движению" посвящен весь второй том, вышедшей в 1927 г. книги П. Н. Милюкова "Россия на переломе". Книга Милюкова о "большевицком периоде русской революции", непосредственно примыкающая к более раннему его очерку февральской революции, первоначально вышла на немецком языке под заглавием "Russlands Zusammenbruch".
(на нем. "Russlands Zusammenbruch" означает - "Развал России"!?; точнее было бы перевести "Russland im Umbruch"- "Россия на переломе"; ldn-knigi)
О немецком издании мне пришлось писать в "Голосе Минувшего". Отдавая должную дань "всеобъемлемости и разносторонности знаний исследователя и отмечая большую ценность его труда в целом, я указывал на необходимость при издании книги на русском языке "внимательно просмотреть главу о гражданской войне, написанную слишком наскоро" - мною были приведены и примеры весьма существенных, по моему мнению. "неточностей", допущенных историком.
При современном состоянии материалов по истории русской революции, писать эту историю в полном объеме просто еще нельзя - по некоторым отделам материал отсутствует; по другим он подлежит критической проверке. Источником {6} нашего познания являются часто только мемуары. Между тем, самому добросовестному мемуаристу не всегда нужна полнота фактов и скрупулезная их точность, ибо мемуарист трактует события под углом зрения пережитых им настроений и сделанных им лично наблюдений.
В свое время я готов был даже отчасти приветствовать ("На Чужой Стороне" № 7) П. Н. Милюкова за то, за что его упрекало большинство критиков, видевших в его "Истории Революции" односторонность и субъективность мемуариста (Так М. В. Вишняк видел в "Истории революции" Милюкова историю и философию участия в революции к.
– д. партии.). Сам автор говорил тогда про себя, что он не хотел быть "только мемуаристом, добровольно отказался от некоторых преимуществ мемуарного изложения, чтобы тем приблизить к выполнению задачи истории". И все-таки автор в значительной степени оставался мемуаристом, и мне казалось даже достоинством то, что он не пытался в истории изменить свое умонастроение в период революции: он ретроспективно, за небольшим исключением, не ретушировал своих взглядов, что для мемуариста, конечно, является наиболее важным.
Гражданская война представляет для изложения еще большие трудности, ибо ее последствия для наших дней не перебродили в сознании боровшихся и борющихся политических группировок - это в значительной степени живая современность.
Между тем, П. Н. Милюков при работе над книгой "Россия на переломе" отказался от метода давать мемуары, облеченные в форму исторического повествования.
Он захотел быть только историком или, во всяком случае, желал, чтобы историк стоял на первом месте по сравнению с политиком: "историк, а не политик преобладает в этой книге" - говорит автор в предисловии к немецкому изданию своей книги.
"Только недоразумением можно объяснить утверждение {7} г. Неманова в "Последних
Допустим, что так именно и надо теперь смотреть на наше недавнее прошлое, такие именно уроки и надо выносить из его изучения. Но ведь другой может по иному взглянуть на былые переживания - и потому в историческом повествовании приходится требовать прежде всего и возможной полноты, и возможной точности в изложении фактов... Факты сами по себе остаются фактами, как ни разно они понимаются в исторических исследованиях, по неизбежности всегда субъективных. Индивидуального толкования не избежать даже в работах, которые не затрагивают столь жгучих для современности вопросов, как революция. Возможная полнота фактов, их точность, по моему мнению, отличает только историческое повествование от публицистики".
Моя оценка труда П. Н. Милюкова в общем совпала с позднейшей оценкой русского его издания, {8} данной А. А. Кизеветтером в газете "Сегодня". "Самой сильной по остроте анализа, выпуклости изображения частью этого труда - писал Кизеветтер - нужно признать главы, посвященные основам большевицкого властвования, приемам, методам и задачам внутренней и внешней политики большевиков... Здесь то Милюков является во всеоружии своего таланта историка-аналитика". Действительно, превосходен у Милюкова анализ коммунистической партии, национального вопроса и советского союзного государства - федеративной конституции. "Но напрасно он - добавляет Кизеветтер - самообольщается уверенностью в том, что на время писания этой работы политик в нем умер. Политик не только не умер, на некоторых страницах... он властно заявил свои права и заставил историка перед собой посторониться".
Но дело не в том, что политик заговорил в авторе, а в том, что этот политик освещает прошлое исключительно со своей современной, уже изменившейся точки зрения, не считаясь подчас, как мы увидим, даже с фактами. Следовательно, он повинен не в одном только умолчании. Из песни слова не выкинешь. П. Н. Милюков не только действующее лицо, но и один из дирижеров в трагических событиях последнего десятилетия нашей истории. "Я творил историю" - гордо как то сказал Меттерних: "вот почему я не имел времени ее писать". П. Н. Милюков обладает счастливой возможностью не только "творить историю", но ее и описывать. "Если где-нибудь в этих событиях проявлялась моя личная роль... и она, конечно, подлежит суждение истории" замечает в предисловии к русскому изданию автор. Здесь то и получается щекотливое положение - оценивать роль политика Милюкова приходится самому Милюкову-историку. "Духовное естество писателя, по образному выражению Кизеветтера, не апельсин, который по желанно можно разрезать на отдельные половинки". Естество П. Н. Милюкова еще сложнее, ибо политик-Милюков в 1921-27 г. г. совершенно не разделял {9} взглядов Милюкова-политика 1917-1918 г. г. Осудить сам себя историк не мог, поэтому предпочел многое замолчать. Вот почему политикам писать историю революции трудно - им следует ограничиваться скорее мемуарами, хотя бы и в форме исторического повествования. П. Н. Милюков, как это ни странно, думает по другому: он полагает, что для воспоминаний "время еще не наступило"...