Гражданская Война в освещении П Н Милюкова
Шрифт:
Возьмемте протоколы так называемого первого крестьянского съезда канского, красноярского и ачинского уездов, {48} где выступают "тов. Кравченко" - командующий "крестьянской армией" и "тов. Щетинкин" командующий ачинским отрядом. Их речи носят чисто большевицкий характер, постановления съезда таковы же. Напр., по "текущему моменту" резолюция съезда началась словами: "убедившись воочию в пользе, приносимой советской властью" и в том, что "власть советов есть наша непосредственная власть"...
"Социалист-революционер" Кравченко весьма недвусмысленно грозит в своих обращениях "красным террором". Начальником штаба мамонтовской партизанской армии был также коммунист, Жегалин (Мамонтов и Щетинкин впоследствии участвовали в Чр.
"Взгляд на развернувшееся в Сибири грандиозное партизанское движение, как движение чисто стихийное, взгляд ошибочный. Опубликованные Истпартом документы, достаточно подтверждают сказанное. Это было движение, это была борьба, организованная с первого же выстрела коммунистической партией... Крестьянские массы шли в бой... под руководством коммунистов"... "Два основных района партизанской борьбы сибирского крестьянства - Алтайский и Енисейско - Минусинский - оба начали эту борьбу с выступления мелких отрядов, во главе которых стояли коммунисты".
{49} Для того, чтобы представить себе "идеологию" этого рода партизанщины, достаточно процитировать статью о международном положении, напечатанную в № 41 "Военных Известий" шиткинского партизанского фронта ..."Во многих местах полился уже кровавый дождь. Причина вновь начавшейся кровавой бойни есть парижская мирная конференция, заседающая в Версале, члены которой высшие аристократы, буржуа всего мира". ..."Каждое вновь образованное государство старается захватить себе лакомый кусочек земли. Вот на этой то почве разгоралась новая капиталистическая война с многочисленными человеческими жертвами" и т. д.
П. Н. Милюков, не познакомившись с существующей литературой, для своих характеристик пользуется запиской кап. Калашникова, которая была представлена ген. Гайде и напечатана в воспоминаниях этого чешского "генерала". Автор пользуется ею без критики, слепо доверяя источнику, который он считает очень ценным. Едва ли можно с этим согласиться без оговорок. Кто такой кап. Калашников? Бывший слесарь красноярских железнодорожных мастерских, числившийся в партии с.
– р. с 1905 г. и неоднократно из нее исключавшийся, начальник осведомительного отдела ген. Гайды. В Иркутске он действует в полном контакте с эсерами - "левыми эсерами", по терминологии П. Н. Милюкова. В то время, как Политический Центр вел переговоры с коммунистами о совместном выступлении против колчаковского правительства, в военном повстанческом штабе были уже представители коммунистической партии. В дальнейшем кап. Калашников оказывается определенно в лагере большевиков.
В действительности этот разведчик чешско-русского генерала был близок большевикам и раньше. В Иркутске дни приказ командовавшего "народно-революционной" армией 7 февраля 1920 г. начинался так: "Черная туча каппелевцев у красного Иркутска. .. Красная Российская армия {50} стремится на соединение с нами". В приказе штаба восточносибирской армии прямо говорится: "наш товарищ Калашников"... Очевидно, здесь сказывались не только влияния, как думает Милюков, контролировавшего кап. Калашникова большевицкого "комиссара-солдата" (Калашников не ужился с большевиками и позже попал также в эмиграцию.)...
Никакой авторитет ген. Гайды не может заставить безоговорочно верить суждениям контрразведчика, с.
– р.
– большевика, - суждениям, современным событиям и находящимся в противоречии с тем, что рассказали уже для истории сами большевики... Наконец, слишком просто объяснение П. Н. Милюкова всего крестьянского движения в Сибири "произволом военных властей". Познакомившись с материалом, историк увидел бы, между прочим, что демагогия большевиков имела преимущественно успех среди неустроившегося переселенческого элемента, т. е. выступает социальный мотив. Мало того, сибирская "жакерия" носила подчас своеобразный характер междоусобных крестьянских столкновений примеры можно найти и у Колосова. Должен был бы П. Н. Милюков отметить, конечно, и последующий этап крестьянского партизанского движения в Сибири (1921 г.) - этап антибольшевицкий. Об этом автор просто умалчивает.
При характеристике действий чешских легионеров в Сибири, П. Н. Милюков почти исключительно следует за мемуарами Гайды.
Если бы автор познакомился с воспоминаниями ген. Болдырева, книгой Колосова и пр., он должен был бы изменить кое-что в своем изложении - и прежде всего утверждение, что перед переворотом 18 ноября чехи были главной военной силой на фронте.. Тогдашний командующий войсками устанавливает другое. Прочтя записки ген. Болдырева, П. Н. Милюков стал бы меньше верить и в непогрешимость тактики "темной н роковой фигуры" Гайды, по {51} выражению А. И. Деникина, и во всяком случае в непогрешимость его "весьма содержательных и убедительных" воспоминаний. Этот командир, действовавший то с Колчаком, то против Колчака, то с эсерами, то против них, свои "ультиматумы" предъявлял не только Верховному Правителю, но и ген. Болдыреву, при чем грозил при неисполнении требований двинуть войска и устроить в Омске такой порядок, что там "долго будут помнить" (Гайда при Болдыреве требовал устранения нач. штаба Сибирской армии ген. Белова в 48 часов; при Колчаке Гайда протестовал против "стратегической нелепости" приказов ген. Лебедева - и Милюков зачем то безоговорочно становится на сторону Гайды). При характеристике Гайды всегда вспоминаются слова полк. Пишона: "Мечется во все стороны и дерется растопыренными пальцами вместо кулака - хороший батальонный командир". Бар. Будберг характеризует "дикие выходки" Гайды, как "своеобразную атаманщину".
П. Н. Милюков разделяет всецело стратегические планы Гайды. Мы их не будем разбирать. План Гайды якобы состоял в соединении с ген. Деникиным. По изложению Милюкова, вслед за "весьма убедительными" воспоминаниями Гайды, выходит так, что план был отвергнут из-за честолюбивых соображений Колчака. Гайда приводит якобы подлинные его слова: "кто первым придет в Москву, тот будет господином положения" (стр. 129). П. Н. Милюков от себя добавляет:
"pyccкие источники так же, как и последующие события, подтверждают правильность его (т. е. Гайды) точки зрения". Здесь кроется, однако, существенное недоразумение - русские источники не подтверждают как раз правильности изложения дела в мемуарах Гайды. Косвенное подтверждение можно, правда, найти в воспоминаниях ген. Будберга, при чем последний оговаривается, что этому не верит ("злые языки шопотом шипят"). Поэтому ссылаться на бар. Будберга, как это делает Милюков, совершенно невозможно. Pyccкие источники говорят, что согласие на северное направление {52} было дано под влиянием ген. Нокса. "Реакционер и карьерист" ген. Сахаров как раз отстаивал движение на юг.
(Ген. Сахаров, проделавший, между прочим, сибирский ледяной поход, выпустил в 1923 г. книгу "Белая Сибирь". П. Н. Милюков ее игнорирует в силу, очевидно, реакционности взглядов ген. Сахарова. Между тем, книга при некоторой наивности политических взглядов автора, производит хорошее впечатление своей прямотой. Ген. Сахаров определенно утверждает, что Гайда всегда отстаивал идею движения на Вятку, набрасывая широкие перспективы соединения с Архангельском и занятия Москвы. Ген. Нокс убежден был, что в половине июня Гайда будет в Москве. Чтобы понять положение вещей, достаточно припомнить более раннюю телеграмму Вологодского Директории от 25 сентября. Она гласила, между прочим: "помощь союзников обеспечена в случае назначения командующим ген. Гайды. Американцы заявили, что помогают чехам ... Назначение Гайды свяжет Америку, обеспечит наши интересы". Естественно, что и Сахарову и Лебедеву было трудно в таких условиях отстаивать поддержку "волжского фронта".).