Гражданская война. Генеральная репетиция демократии
Шрифт:
Вся эта возня происходила на очень своеобразном фоне.
…Во время Октябрьского переворота было чрезвычайно много бардака. Но все в мире относительно. Те, кто до этого видел изнутри Февраль, наблюдая за большевиками, вздыхали с завистью: вот, дескать, умеют же ребята! Всё у них как по нотам.
Это я к тому, что 27 февраля и в ближайшие дни среди революционных сил царил бардак во время пожара и наводнения.
Итак, в Таврическом дворце заседали два зачатка органов власти. Вокруг дворца клубилась без особого дела революционная масса. Никаких «механизмов», позволяющих направить эту массу на осмысленные действия, не существовало. И не потому, что
Так что картина нарисовалась сюрреалистическая. По Таврическому дворцу шаталось множество народа, но припахать кого-то что-то делать было очень непросто. Перед дворцом скопилось множество солдат с пулеметами и орудиями, которые расположились лагерем. По сути, это была вооруженная толпа. Как говорили впоследствии, одна дисциплинированная рота при желании могла бы их всех разогнать, не особо напрягаясь — однако такой роты в городе не нашлось. Время от времени в окрестностях раздавались случайные выстрелы, которые каждый раз вызывали в этом сборище панику. Военному комитету, где рулил Керенский, удалось лишь более-менее наладить охрану собственно здания дворца — точнее, создать видимость охраны, в точности по Ильфу и Петрову: «У всех входящих вахтер строго спрашивал пропуск. Если пропуска не было, пускал так» .
Зато во дворец пачками тащили арестованных полицейских, генералов и кого-то еще. Арестовывали их по городу все, у кого было такое желание. Сначала никто не знал, что с ними делать, потом запихнули в оранжерею.
В городе было еще веселее. Ключевые объекты долгое время оставались незахваченными. В Адмиралтействе засели члены царского правительства, которых охраняли какие-то части. Впрочем, на следующий день, 28 февраля, эти части тоже разбежались, а следом за ними скрылись и члены правительства.
В Таврическом ужасно боялись, что с фронта прибудут воинские части и всех разгонят на фиг. Кое-какие части и в самом деле прибыли. Выгрузились — и тут же растворились в хаосе без остатка.
Нет смысла описывать возню с отречением Николая II и последующим отказом от короны. Тут стоит привести малоизвестный факт. Николай II подписал отречение 2 марта. А за день до этого, 1 марта, Великобритания и Франция заявили о признании Временного комитета — то есть они признали совершенно незаконную на тот момент структуру. Союзнички откровенно продемонстрировали, с кем они будут играть дальше. И что оставалось Николаю?
Сперва он хотел отречься в пользу сына, потом отрекся за себя и за сына в пользу брата Михаила Александровича. Правда, той же ночью передумал — но было уже поздно. Михаилу тоже явно не хотелось ввязываться в эти события.
4 марта Россия проснулась демократической республикой. Комитет Государственной Думы стал Временным правительством под председательством князя Г. Е. Львова, который не имел четкой партийной «привязки», а был «либералом вообще».
Сегодня любят проклинать большевиков, якобы свергнувших «законное правительство». Интересно, а согласно какому закону оно возникло? Временное правительство стало первым из многих, наплодившихся в Гражданскую войну — тех, что провозгласили сами себя.
Глава 4
Бульдозер демократии
Итак, демократическая революция, о которой так долго говорили либералы, свершилась. Во главе страны встали бывшие думские депутаты. Стоит пояснить, что
Отступление. Школа болтологии
Государственную Думу сейчас называют «первым русским парламентом». Что в корне неверно. Это было совсем иное учреждение.
Для начала: выборы в Думу были непрямыми и неравными. Избиратели выдвигали выборщиков — и уж те избирали депутатов. Сословия имели разное представительство, то есть один депутат приходился на разное число избирателей. Один голос дворянина приравнивался к 216 голосам крестьян и 543 рабочих. Ничего себе так? Один какой-нибудь спивающийся бездельник, обитатель «вишневого сада», значил более, чем полтысячи работающих людей.
Но что самое главное — Дума не являлась законодательным органом. Она могла только предлагать законопроекты, а за императором оставалось право утвердить их… или же не утвердить. И обойти «высочайшую волю» было невозможно по определению.
Собственно, у Думы имелся один способ пободаться с правительством — она утверждала государственный бюджет. Но и тут были подводные камни.
«Дума не могла посягать на железнодорожные тарифы, цены на водку, личный фонд министра финансов, бюджет Святейшего Синода и финансовые операции императорского двора, к которым помимо прочего относились весьма доходные государственные монополии, типа продажи игральных карт. Не контролировались Думой также суммы бюджета, вписанные туда на основании распоряжений российских императоров изданных до избрания первого российского парламента, а всего мимо народных избранников проходила почти половина казенных финансов!
Но и это еще не все! Бюджетные правила изымали из депутатского ведения военные расходы на период боевых действий и подготовки к ним, а также все расходы бюджета между работами Думы разных созывов. Царь имел законное право распустить ее, перекроить бюджетные расходы как вздумается и поставить депутатов нового созыва перед свершившимся фактом».
(Ю. Нерсесов, журналист)
То есть никаких реальных возможностей воздействовать на политику государства Дума не имела. Тем не менее интерес к ее деятельности, по крайней мере среди образованной части общества, был очень велик. На гостевой балкон попасть было достаточно просто — и он никогда не пустовал. О думских выступлениях постоянно и подробно писали в газетах. Недаром многие известные афоризмы того периода были озвучены именно в Таврическом дворце. Например, бессмертная фраза Столыпина о великих потрясениях и великой России сказана во время выступления премьера перед депутатами. Или не менее известные слова Милюкова: «Глупость или измена?» Поэтому и ходили на думские заседания, как на спектакль.
И какое следствие из такого положения? Да то, что люди, по сути, ни за что не отвечали, зато имели возможность вещать на всю Россию. Они и вещали. В нашей нынешней Думе есть один В. В. Жириновский, а там таких господ было множество — и среди левых, и среди правых. Мало того, что они не имели никакого реального опыта руководства. Это бы ладно. Люди и не тому учились. Беда была в том, что депутаты страдали очень опасной болезнью, которую В. И. Ленин остроумно назвал «парламентским идиотизмом». Она заключается в том, что депутаты искренне считают: самое главное — это их парламентская возня, их фракции, коалиции, резолюции. Еще одна сторона этого недуга — святая уверенность, что надо только издать закон. О том, как именно он будет претворяться в жизнь, эти люди даже не задумывались. Они полагали: стоит только принять нужную бумагу — и все наладится. Впрочем, верхушка Петросовета была не лучше.