Гребень Матильды
Шрифт:
– Кама – древнее русское имя. Мои предки – из старообрядцев.
– И что же оно означает?
– Кама – значит «сокровенный». Или, если угодно, «таинственный».
– Ну что ж, вполне в духе вашей, так сказать, профессии. А фамилия? По звучанию немецкая.
– А с фамилией вообще забавно получилось. Дьячок забыл мягкий знак пририсовать. Надо бы писать – Егерь.
– Смешно. А я уж было подумал, что вы – подданный какой-нибудь из стран «Тройственного союза».
– Ни боже мой. Не волнуйтесь.
Нарком
– Я готов посвятить вас в суть дела. Только прошу ничего не записывать.
– Не имею такой привычки, товарищ комиссар. Все, что сочтете нужным рассказать, я запомню.
«Запомнит он», – недовольно подумал нарком и удивился себе. Уж не завидует ли он? Хотя… чему, собственно?
Он еще раз взглянул на невозмутимое, странно острое лицо сидящего перед ним человека. Ишь ты! Расслаблен, будто и правда поужинать в ресторан зашел, только и всего.
Словно в подтверждение его слов к столику подскочил официант и, изогнувшись, спросил, что товарищ будет заказывать.
Не поведя бровью и не глядя в услужливо протянутое меню, Егер быстро заказал все лучшее и ни разу не сбился.
Официант, сразу признавший в нем хорошего человека, посоветовал взять графинчик водочки.
– Не могу, – ответил Егер.
– Отчего же-с? – удивился тот, на минуту забыв, что он пролетарский официант.
– Сегодня постный день, – последовал краткий ответ.
Нарком, уткнувшись в свою тарелку, усмехнулся. А паренек не прост! Впрочем, простых ему не надобно.
Для того чтобы посвятить нового знакомого в суть дела, наркому потребовалось пять минут.
– Когда сможете приступить, товарищ Егер?
– Считайте, что уже приступил.
– Представительские апартаменты на Садовой.
– Мне нужна чистая машина. – И уточнил: – В смысле – не связанная с органами.
– Будет, – кивнул нарком, – и водитель в придачу.
– Разумеется, – кивнул Егер, усмехнувшись уголком рта.
Уже за полночь Егер зашел в кабинет начальника и закрыл за собой дверь. Сидящий за столом поднял голову от бумаг и потер глаза.
– Заработался. Ну что?
– Ввел в курс дела. Завтра выезжаю в Петроград.
– Небось спросил, откуда такая фамилия чудная?
– Поклялся на распятии, что исконный славянин. А фамилию пьяный дьячок испохабил.
Начальник хохотнул и погладил острую бородку.
– Ты будь с ним осторожнее. Он – тертый калач.
– Я понял.
Начальник взглянул пристально и как будто изучающе.
– Кама, дело не просто опасное…
– Не опасное вы бы мне не поручили.
– Это да.
Тот помолчал немного, покусывая ус, и снова уткнулся в бумаги.
– В помощь дам Векшина. Устраивает кандидатура, надеюсь?
– Устраивает.
– Докладывать будешь лично
Кама развернулся и вышел, аккуратно притворив за собой дверь кабинета наркома внутренних дел.
Осень только-только начала отбирать у лета красоту и здоровье. Оно сопротивлялось яростно. Листва на деревьях желтеть не собиралась, а в воздухе чувствовался тот особый запах, что бывает в Москве лишь летом: нагретых камней мостовых, пыли и утомленных теплом цветов. Не чувствует приближения холодов и река. Рябь стала сильнее, но вода еще теплая. Или кажется таковой.
Егер долго стоял у парапета Москвы-реки и не обернулся, когда сзади к нему приблизился человек в пальто с поднятым воротником.
– Яков.
– Все готово, – ответил человек.
– Буду завтра.
Человек в пальто положил на край парапета связку ключей и, развернувшись, зашагал прочь. Собака, сидевшая у ног Егера, внимательно посмотрела ему вслед.
На крюковом
Еще затемно они с Фефой проводили Георгия, а потом долго сидели молча над остывшим чаем.
Не говорилось.
Фефа то и дело принималась плакать, даже с причитаниями, но быстро смолкала, взглянув на суровое Анютино лицо.
А утром сотрудница Петроградского уголовного розыска Анна Чебнева появилась в управлении с отекшими после бессонной ночи глазами.
Не успела зайти, как тут же услышала свою фамилию, произнесенную знакомым начальственным голосом.
– Где ее черти носят! Быстро найти и доставить!
– Не надо доставлять, товарищи! Я уже здесь, – сказала она, заходя в кабинет.
Стоявшие вокруг стола мужчины обернулись.
– Долго спите, товарищ Чебнева, – раздраженно буркнул начальник и зыркнул на нее единственным глазом.
«Пират настоящий», – в который раз подумала Нюрка, без трепета глядя в сердитое лицо с черной повязкой на правом глазу.
– Виновата, товарищ Кишкин. Исправлюсь.
Владимир Александрович глянул подозрительно. Чего это она послушная такая нынче? Съела, что ли, не того?
– На Крюковом канале двойное, – кашлянув, продолжил Кишкин. – Мужчина и женщина. Из бывших. Убиты одинаково: колющим ударом в сердце. В квартире погром. Ну это как водится. Рыклин, выдвигайся туда и Чебневу захвати.
– Я за старшего, товарищ Кишкин?
Начальник так и проткнул его взглядом.
– Рехнулся, что ли, Рыклин? Ты у нас без году неделя! Чебнева за старшую!
– Так вы же сами сказали: с собой захвати! Я подумал…
– Тебе, Рыклин, думать надо, как убийцу захватить! А ты все мечтаешь Чебневу? А мечталка не отвалится?
Грянул смех. Привычная к матросским шуточкам начальника, Анна стояла со скучным лицом.
– Чебнева! – снова зыркнул на нее он. – Что скажешь по Петроградской?