Греческая история

Ксенофонт

Флиунтцы и Харет подвигались вперед, пока не встретились с врагами. Тогда флиунтцы немедля устремились на врага, ободряя друг друга, завязали битву и громкими криками призывали Харета помочь им. Им удалось одержать победу и прогнать врага с дороги, благодаря чему они получили для себя и для припасов, которые они везли с собой, свободный проход на родину. Так как вся ночь прошла без сна, они легли спать утром и спали до довольно позднего часа дня. По пробуждении Харета к нему подошли всадники и доблестнейшие из гоплитов и сказали:

«Сегодня, Харет, тебе представляется случай выполнить славное дело: сикионцы укрепляют один из пунктов [459] на нашей границе; там много рабочих, но совсем немного гоплитов. Впереди двинемся мы, всадники и сильнейшие из гоплитов; ты же с твоим наемным войском будешь следовать за нами сзади. Быть может, к тому времени, как ты прибудешь, дело уже будет сделано, но возможно, что именно твое появление и обратит врага в бегство, как было в Пелленской области. Если же ты затрудняешься исполнить наше предложение, то спроси совета у богов через жертвенное гадание. Мы полагаем, что боги дадут тебе такой совет еще охотнее, чем мы. Не забывай, Харет, и того, что если ты исполнишь это, ты приобретешь укрепленный пункт, откуда ты будешь угрожать врагам; ты принесешь спасение дружественному государству; наконец, ты прославишься больше всех

в своем государстве, твое имя прогремит среди союзников и врагов». Харет внял их просьбам и приступил к жертвоприношениям; в это же время флиунтские всадники немедля надели панцыри и взнуздали лошадей, а гоплиты снарядились для пехотного боя. Затем они под оружием отправились к тому месту, где совершались жертвоприношения; их встретили Харет и гадатель и сообщили им, что жертвоприношения дали благоприятные предзнаменования. «Подождите, — прибавил он, — сейчас и наше войско выступит в поход». Как только глашатаи объявили об этом, наемники, как бы подстрекаемые какой-то высшей силой, быстро выбежали в путь. Когда Харет двинулся в путь, флиунтская конница и пехота опередили его; сперва они подвигались быстрым шагом, а затем перешли в бег; наконец, всадники погнали лошадей изо всех сил, пехота также побежала изо всей мочи, поскольку это было возможно, не расстраивая рядов; за ними поспешно следовал Харет. Это произошло за короткое время до захода солнца, и враги в укреплении были застигнуты врасплох: одни в это время умывались, другие готовили обед, третьи месили тесто, четвертые стелили постели. Увидев, с какой стремительностью на них нападают, бывшие в укреплении пришли в ужас и тотчас же бежали, оставив храбрецам все припасы. Эти поужинали продуктами, найденными здесь, а также принесенными ими с родины, совершили по случаю удачи возлияния, пропели победную песню, расставили гарнизоны и погрузились в сон. Прибывшее ночью в Коринф известие о взятии Фиамии было встречено очень сочувственно: глашатаи объявили о поставке всякого рода телег и упряжного скота, телеги эти были наполнены хлебом и отправлены во Флиунт; этот подвоз совершался ежедневно в течение почти всего того времени, пока захваченное укрепление заканчивалось постройкой.

459

Фиамию. См. выше, §1, и ниже, §23.

Этим я заканчиваю повествование о постоянной преданности друзьям и военной храбрости флиунтцев, которые не нарушили верности союзникам, даже испытывая лишения во всем необходимом. Приблизительно в это же время стимфалиец Эней, занимавший пост аркадского стратега, считая недопустимым создавшееся в Сикионе положение [460] , вступил со своим войском в акрополь этого города и призвал к себе оставшихся в городе, а также изгнанных без народного постановления [461] представителей аристократической партии. Это привело в страх Евфрона; он бежал в Сикионскую гавань, призвал туда из Коринфа Пасимела [462] и при его посредничестве передал гавань лакедемонянам; таким образом он оказался снова в числе их союзников. При этом он утверждал, что все время был им верен; по его словам, во время голосования вопроса об отложении от лакедемонян он был в числе немногих противников этого предложения; после этого он ратовал за введение демократического строя, имея единственной целью отомстить изменившим ему. «Таким образом, — заметил он, — ныне мною изгнаны все те, которые вам изменили. Если бы власть осталась в моих руках, я бы отложился к вам вместе со всем городом; ныне же я передаю вам только гавань, которой мне удалось овладеть». Многие выслушали эту речь; однако, неизвестно, многие ли ему поверили.

460

См. конец главы 1.

461

Т.е. незаконным путем, по единоличному приказанию Евфрона.

462

См. кн. IV, гл. 4, §7.

Раз я уже начал [463] , я доведу до конца эпизод об Евфроне. В то время как в Сикионе шла партийная борьба между аристократией и демократией, Евфрон, взяв из Афин наемническое войско, возвратился с ним на родину. При помощи демократов ему удалось овладеть городом; однако, он прекрасно понимал, что, пока акрополь в руках фиванского гармоста, ему не удастся овладеть государством [464] ; поэтому, раздобыв денег, он отправился в Фивы, чтобы при помощи подкупа склонить фиванцев изгнать из Сикиона аристократов и снова передать город в его руки. Однако, приверженцы бывшей прежде в изгнании партии, узнав об его отправлении и предварительных мерах [465] , также отправились в Фивы. Здесь они увидели, что Евфрон в коротких отношениях с членами фиванского правительства [466] . Опасаясь, что ему удастся добиться исполнения своих замыслов, некоторые из прибывших флиунтцев дерзновенно убили Евфрона в акрополе в присутствии совместно заседавших членов правительства и совета. Правители привели виновных в совет и сказали при этом следующее:

463

Автор извиняется, что он здесь снова (как и в рассказе о Флиунте) отступает в изложении от хронологического порядка.

464

См. коммент. к кн. IV, гл. 8, §8 (ср. также здесь гл. 2, §11, с коммент.).

465

Состоявших в изыскании денег для подкупа.

466

Т.е. с беотархами.

«Граждане, мы выступаем как обвинители убийц Евфрона и предлагаем вам осудить их на смертную казнь. При этом мы обращаем внимание на то, что благоразумные люди никогда не преступают божеских и человеческих законов; злодеи, если и поступают так, то, по крайней мере, стараются скрыть свои поступки. Обвиняемые же настолько превосходят всех остальных людей наглостью и низостью, что они самоуправно убили этого человека в присутствии самих правителей и вас, которым принадлежит неограниченное право решать, кто заслуживает смерти и кто ее не заслуживает. Если эти люди не подвергнутся самой суровой каре, — кто сможет прибыть в наше государство, не подвергаясь риску? Что станет с нашим государством, если каждый сможет здесь по произволу убивать другого даже прежде, чем тот успеет сообщить о цели своего прибытия в наш город? Поэтому мы привлекаем этих людей к суду, как величайших преступников против божеской и человеческой справедливости

и против закона, как проявивших самое презрительное отношение к нашему государству.

Итак, выслушайте это дело и наложите на них такое наказание, какого они по вашему мнению достойны».

После того как правители сделали это заявление, обвиняемые заявили, что они отрицают свою виновность в приписываемом им преступлении; только один из них сознался в убийстве и начал свою оправдательную речь приблизительно так:

«Фиванцы, мыслимо ли, чтобы человек, прекрасно сознающий, что в вашей власти сделать с ним все, что вам угодно, мог бы относиться к вам с презрением? Так на что же я в таком случае рассчитывал, убивая этого человека? Будьте уверены, что при этом я прежде всего основывался на том, что я поступаю справедливо; кроме того, я рассчитывал, что вы вынесете справедливый приговор. Ведь мне было прекрасно известно, что когда приверженцы Архия и Гипата [467] поступали подобно тому, как теперь Евфрон, вы не ждали результатов голосования, а отомстили им как только представилась возможность, будучи уверены, что очевидные безбожники, явные предатели и покушающиеся захватить тираническую власть всеми людьми признаются достойными смертной казни. А ведь Евфрон повинен во всех этих преступлениях! Действительно, когда он захватил власть, святилища были наполнены золотыми и серебряными посвятительными дарами; ныне же он оставил их совершенно пустыми. Далее, кого можно назвать более явным предателем, чем Евфрон? Сперва он был лучшим другом лакедемонян; затем предпочел им вас; затем, обменявшись с вами взаимными клятвами верности, снова вас предал, выдав гавань неприятелям.

467

См. кн. V, гл. 4, §2.

И как можно сомневаться в том, что он был тираном, когда он рабам даровал не только свободу, но и права гражданства, а граждан убивал, изгонял и лишал имущества, и притом не тех, которые совершили какое-либо преступление, но всех, кого ему только ни вздумается? А этими неугодными ему людьми оказались как раз лучшие. Сверх того, обратите еще внимание на то, что он вернулся в наш город с вашими заклятыми врагами афинянами и обратил оружие против назначенного вами гармоста; когда же ему не удалось вытеснить последнего из акрополя, он, запасшись деньгами, прибыл сюда. Ведь, если бы он явился к вам, собрав войско, вы были бы мне благодарны за то, что я его убил; так неужели же было бы справедливо, если бы вы меня подвергли смертной казни за то, что я наказал человека, который пришел к вам, запасшись деньгами, дабы развратить вас и убедить вас назначить его снова полновластным господином. Ведь те, которые принуждаются силой оружия, терпят ущерб, но не становятся бесчестными; те же, которые развращаются деньгами и совершают благодаря этому несправедливости, не только терпят ущерб, но и становятся предметом позора.

Правда, если бы он был мне врагом, а вам другом, не хорошо было бы, если бы я его убил в вашем городе, — с этим я согласен. Но ведь он предал вас; так почему же он мне был большим врагом, чем вам? На это мне могут возразить: однако, ведь он прибыл сюда добровольно [468] . Значит, если бы кто-нибудь убил его не на вашей земле, то заслужил бы похвалы, а теперь убить его преступно, и преступно только потому, что он снова прибыл к вам, готовый присоединить новые злодеяния к уже содеянным. Это ведь нелепо! Где в Греции видано, чтобы чтились договоры и обычай в отношениях с предателями, обратными перебежчиками и тиранами? Вдобавок вспомните, как вы сами вынесли решение, что изгнанники должны быть подвергнуты аресту и насильственно выводимы из всех союзных городов. Так разве же можно считать несправедливым, что погиб тот изгнанник, который самовольно вернулся на родину без общего постановления союзников? Итак, я утверждаю, что если вы меня казните, то этим вы заступитесь за человека, который был самым заклятым вашим врагом; если же вы признаете, что я поступил справедливо, то вы справедливо отомстите за вас самих и за всех ваших союзников».

468

Смысл: он ведь сам отдался в руки фиванцев и, следовательно, как гость, должен быть защищаем государством.

Выслушав его речь, фиванцы признали, что Евфрон претерпел справедливую кару. Однако, его сограждане [469] перевезли его труп на родину, похоронили, как доблестного гражданина, на агоре и почитают как героя — основателя города. Отсюда ясно, что толпа склонна считать доблестными людьми тех, которые ей угождают.

Этим я заканчиваю повествование об Евфроне. Теперь я возвращусь к тому месту моего главного рассказа, где я его прервал [470] .

469

Конечно, сторонники демократии.

470

См. гл. 2, §23.

В то время как флиунтцы еще возводили укрепления в Фиамии и Харет еще там находился, Ороп был захвачен изгнанниками. Узнав об этом, афиняне выступили против Оропа всенародным ополчением, призвав также и Харета из Фиамии. В это же время Сикионская гавань была снова захвачена сикионскими гражданами и аркадянами. Никто из союзников не явился на помощь афинянам, и им пришлось удалиться, оставив Ороп временно занятым фиванцами до третейского разбирательства.

Ликомед [471] , узнав, что афиняне недовольны союзниками за то, что те доставили им много хлопот, а сами ни в чем не помогли, убедил собрание десяти тысяч [472] вступить в переговоры о союзе с ними. На первых порах некоторые из афинян негодовали, считая несправедливым стать из друзей лакедемонян союзниками их противников. Когда же по зрелом обсуждении они сообразили, что от того, что аркадяне не будут нуждаться в фиванцах, получат не меньшую выгоду лакедемоняне, чем сами афиняне, они приняли союз с аркадянами. Когда Ликомед, закончив эти переговоры, вернулся из Афин на родину, он погиб смертью, явившейся очевиднейшим доказательством божественного промысла. Он имел выбор из большого числа судов при отправлении на родину; он выбрал из них какое сам захотел и приказал корабельщикам высадить его там, где он сам прикажет. И оказалось, что то место, которое он сам выбрал для высадки, было как раз тем пунктом, где собрались изгнанники [473] . Таким образом он погиб, но заключенный им союз тем не менее продолжал существовать.

471

См. гл. 1, §23.

472

См. гл. 1, §38, с коммент.

473

Очевидно, изгнанные по предложению Ликомеда представители враждебной ему партии.