Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца
Шрифт:
– Совсем ты страх Божий потерял, Аллен, - толстенький боцман глядел осуждающе.
– Капитан вовсе не собирается учинять побоище в обители благочестивых женщин.
Джеймс метнул на Фостера такой взгляд, что тот съежился внутри собственного камзола.
– Вы проверили, Барбара действительно там?
– Проверили, барин.
– Ванька хлебал уже не так жадно, движения ложки приобрели размеренность и солидность.
– Повстречал я там одну, - тут Аллен хмыкнул, Ванька строго глянул на него, - Работает в монастыре золотошвеей, живет в деревне. Проводил ее до околицы.
– Царская невеста, говоришь? Быстро они порешили. Ладно, посмотрим. Какой там у них распорядок?
– Какой может быть распорядок в монастыре? Заутреня, обедня, вечерня. Две трапезы. Работы всякие. Боярышня гуляют в саду, книжки духовные почитывать изволят. К трапезе и в церковь спускаются не часто. Одна из сестер ее упрекнула за то, так оплеуху заработала, не посмотрела боярышня, что та духовного звания. Вообще, сестры ее было поучать принялись, да Варвара Никитична их быстро вышколила, теперь не хуже сенных девок, любой взгляд ловят.
Джеймс усмехнулся:
– Что еще твоя красотка рассказала? Кто, кроме монахинь, может попасть внутрь?
– Ну, кто... Золотошвеи из мастерских, но их всех стража и монахини наперечет знают.
– А мужчины?
– Мужикам туда без особой надобности хода нет, даже стражникам. Вот разве что отец Пафнутий - исповедник монастырский, так он всегда один приезжает. Бывают посыльные от епископа или митрополита, тоже редко и всего 1-2 человека. Еще мужики подводы к поварне гоняют, этих внутрь пускают, но присматривают.
– А что, мой капитан, чем не идея, - Аллен пошуровал ложкой в котелке, вылавливая мясо, - Переоденемся мужиками, нагрузим телегу...
– Опомнись, Аллен, ты не в своем Сассексе, - снова подал голос боцман.
– Здесь крестьяне говорят по-русски, а не по-английски.
– Говорит пусть Ванька.
– И как ты объяснишь, что от поварни к кельям топаешь, и не ты один, а целая толпа. Ведь дама к нам по своей воле не присоединиться, - боцман снова съежился под грозным взглядом Джеймса.
– Ну-у-у, я ведь тут немного освоил русский. Да не смейтесь, я уже почти все понимаю, и кое-что сказать могу.
– Ну-ка, скажи что-нибудь, а мы посмотрим, в смысле послушаем, - Ванька любовно набрал очередную ложку уже остывающего густого варева.
Аллен напрягся, сосредоточился, пошел красными пятнами и вдумчиво и раздельно произнес:
– При-ми ла-пы, похаб-ник.
Ванька судорожно фыркнул в ложку, потом не выдержал и захохотал.
– Нет, Аллен, не обижайся, я верю, что ты эти слова именно от нашей русской бабы слышал, но там ведь совсем другие бабоньки, они все невесты Христовы, если ты им такое скажешь, ой-ей-ей, что будет.
– Хватит пустой болтовни!
– Джеймс хлопнул перчаткой по
– Со штурмом не выйдет, с посетителями тоже все ясно. Зайдем с другого конца. Расскажи мне, чем монастырь знаменит, что там есть необычного.
– Что есть? Богатый очень, говорят, целый подвал у них золотом завален, но никто, кроме игуменьи, не знает, где он. Мастерские есть золотошвейные, так девки шьют, что по всей России слава идет. В Москве в кремлевских церквях их работы покровы. Монахини кое-что и продают, только купцов внутрь не пускают, черницы сами приходят в деревню и там торгуются. Даже если мы купцами прикинемся, нам внутрь не попасть, а Варвару Никитичну за ограду не выпустят.
– Понятно. Что-нибудь еще?
– Вроде больше ничего, разве что колокол.
– Какой колокол?
– Их главный колокол. Бронзовый. А уж здоровенный! Поболе того, что при царе Иване Васильевиче в Москве упал и разбился. Агромадный! Бьет только по большим праздникам. Его как раз бояре Опорьевы и подарили лет сто назад. Кто-то там у них болел, монастырские за него молились, он в день великомученицы Варвары и выздоровел. Тогда велел колокол отлить в честь этой святой и подарил монастырю. С тех пор у них в роду многих девок Варварами кличут. А колокол в монастыре - главная святыня.
– Это интересно. Колокол святой Варвары? Это очень интересно, - глаза Джеймса затуманились, пальца задумчиво выбивали дробь на рукояти поясного пистолета. Ванька открыл было рот, но боцман шикнул на него.
– Молчи, парень, - шепнул Фостер, - В последний раз, когда я видел у капитана такое выражение лица, мы выторговали у одного африканского племени весь их запас слоновой кости в обмен на бутылку шипучки. Капитан сказал им, что это волшебная вода. А еще раньше, после таких вот раздумий, мы так перекрыли Картахену, что испанцам пришлось заплатить 7 миллионов песо выкупа. А за год до этого...
Боцман пустился в воспоминания, Ванька и несколько матросов слушали его, раскрыв рты, Аллен и француз тихонько играли в кости, все разбрелись...
– Ванька!
– рык Джеймса был столь неожидан, что бедный толмач подскочил на месте.
– Да, барин!
– Солдат с царским приказом в монастырь пропустят?
– Солдат? С приказом и с офицером? Пропустят! Кто же осмелится не пустить? Только приказ должен быть к самой игуменье, а иначе там солдатам делать нечего! Где же мы такой приказ возьмем?
– Ну, приказ как раз не фокус!
– Джеймс порылся в дорожной суме и вытащил официального вида бумагу.
– Так ведь это старый приказ выдать сэру Джеймсу Фентону товаров из казны в уплату за пушки. Что с него толку? Или вы думаете, барин, что игуменья совсем дура и даже читать не умеет?
– Но ведь царская подпись и печать Пушечного приказа там есть? Эй, Ла Жубер, помниться на остров Мартинику, откуда мы тебя вызволили, ты попал за весьма специфические таланты?
– Позвольте взглянуть, - француз взял у Ваньки свиток, - Ну что же, подпись внизу, печать тоже, дату сменить. Ничего невозможного, мой капитан. Дайте мне день на травление и подсушку бумаги, а там пишите, что хотите.