Грех (сборник)
Шрифт:
Из клуба, раскрыв пасть то ли ветру, то ли отсутствующему дождичку, вышел тот самый, что спрашивал, где у нас штык.
– А мы в Афгане так не ходили… – сказал он с пьяной иронией, оглядывая нас с Молотком, возвращающихся в фойе.
«Созрел, так я и думал…»
– Чего он сказал, я не понял? – спросил Молоток, когда мы уселись на свои табуретки.
Я пожал плечами. Я тоже не понял. И он сам не понял, что сказал. Но ему же надо пасть свою, дозалитую водкой, раскрыть – он раскрыл.
Ему явно не терпелось сказать что-нибудь ещё. Торопясь, затягиваясь по нескольку раз
Входившие с улицы сторонились его.
– Чего встал посередь дороги, как сорняк? – поинтересовался я.
– Мешаю? – переспросил он ехидно.
Я не ответил.
Он подошёл к нашей стойке, положил борсетку.
Долго искал в карманах, видимо, сигареты.
Выложил на стойку какие-то бумажки, медную мелочь.
Нашёл наконец пачку с обломавшимися сигаретами, всю в табаке.
– Посмотри за борсеткой, – сказал мне, щуря пьяный, смешливый взгляд. – Я ещё покурю.
– Убери, – попросил я просто.
– Да ладно, – сказал он и повернулся к выходу.
Я легко ударил по борсетке, и она отлетела в угол фойе к мусорному ведру.
– Вот ты какой, – протянул он, повернувшись. – У нас в Афгане…
– Грибы с глазами. Я же тебе сказал: убери.
Он стоял с минуту, снова раскачиваясь на каблуках. Потом всё-таки поднял с пола своё имущество. Разглядывал его ещё с минуту.
Подошёл ко мне и неожиданно обхватил правой рукой, то ли приобнимая, то ли придушивая, за шею.
– Вот ты какой… ты какой… – приговаривал сипло и зло.
Молоток посмотрел на меня, чертыхнувшись, но по моему лицу понял, что всё в порядке.
Не очень торопясь, правой рукой нашёл большой палец охватившей меня жилистой, крепкой лапы и резко оттянул его, одновременно ударив мужика локтем левой в грудь.
Хэкнув, мужик выпустил меня. Я схватил его за грудки:
– Ты что, придурь афганская? Не танцуется тебе? А? Чего тебе не пляшется, шурави? Скучно? – тряс я его. – Вали тогда отсюда!
Вытолкнул его на улицу, чуть не рыча от раздражения. Не сдержался, вылетел следом за ним и столкнул с каменных приступок клуба.
Сёма тоже вышел на улицу. Смотрел на меня, ласково улыбаясь.
– Разозлился? – спросил, глядя, как «афганец», отойдя недалеко, снова занялся поиском сигарет. – Разозлился, Захар? – ещё раз спросил Сёма, но так, что можно было не отвечать – и не обидеть этим. Я и не отвечал. Просто потому, что сразу отвлёкся.
Что-то нехорошее назревало на стоянке авто.
Московские ребята, которых я встретил на дороге, припарковали свой могучий джип так, что он мешал выехать другому джипу, попроще. Но в этом, попроще, джипе сидели те самые пятеро породистых – «серьёзные люди» мы их с Молотком называем.
И вот они уже минуты три не могли выехать. Это очень долго для серьёзных людей – три минуты. Поначалу они сигналили – я, ещё когда общался с «афганцем», слышал сигналы, – и никто не выходил к ним.
Сейчас
«Наверное, надо пойти позвать этих… чертей столичных…» – подумал я, но не пошёл, решил постоять, покурить, посмотреть: невозможно оторваться от вида раздражённых и очень сильных людей.
– Сейчас что-то случится, – сказал Молоток весело. Даже у него появилось предчувствие, хотя обычно его интуиция дремлет.
Я мелко кивал головой, словно в такт музыке: случится, случится, случится.
Москвичи появились, ленивые, улыбающиеся, когда я уже разглядывал окурок, примеряясь, куда его бросить: до урны дойти или пусть здесь валяется, под ногами.
Из столичных гостей раздражённым выглядел только водитель – всё-таки его машину пинали. Но по всему было заметно, что водитель вовсе не главный. Двое его пассажиров поначалу даже не спустились со ступенек клуба к машине, разговаривали о чём-то, поглядывали по сторонам, смеялись.
Тот, что повыше, щурился, глядя в спину пошедшему к джипу водителю. Второй, ростом едва ли не в полтора метра, удивлённо крутил головой и всё потирал руки, маленькие свои ладони. Отчего-то казалось, что ладони у него шершавые.
Водитель подошёл к машине нарочито медленно. «Серьёзные люди» его ждали, не уходя. Лица их были привычно спокойны.
У двери своего джипа водитель остановился, не торопясь открывать дверь. Я не заметил, кто первый заговорил, он или поджидавшие его, и что они говорили, тоже не слышал – мешала музыка, громыхавшая в клубе.
Высокий москвич начал порываться тоже пойти к машине, но его спутник с шершавыми ладонями придерживал товарища за рукав. Нечто лукавое было в поведении невысокого – он явно не боялся ничего и даже… напротив… выжидал, да.
Появился, выйдя из клуба, позёр и сразу ушёл, что-то почувствовав.
У джипа вроде бы ничего не случилось, ну, легонько толкнули водителя в плечо, он тоже взмахнул рукой, но разве это драка, разве это повод. Не драка, не повод, ничего – однако невысокий быстро, как на четырёх ногах, слетел со ступенек, и я, вовсе потеряв его из виду, догадался о происходящем только спустя несколько секунд, когда те двое из «серьёзных людей», что стояли у джипа, неожиданно исчезли из поля зрения. Упали.
Не поверив своим глазам, я двинулся к джипу. Одновременно из своей машины выскочили ещё трое «серьёзных людей».
Пока мы с Молотком подошли, эти трое тоже попадали в лужи. Зато встали двое тех, что пали первыми, – но и они не устояли долго.
Не было никакой драки. Никто не взмахивал руками, не подпрыгивал, не раздавалось тех жутких звуков, когда бьют в лицо.
Невысокий, будто забавляясь, перекатывался от одного противника к другому, подсекал их неуловимым движением, и они, здоровые, как медведи, все уже грязные, с надорванными на шеях свитерами, сразу валились, даже не успевая взмахнуть рукой или чем ещё там можно взмахнуть, когда очень хочется ударить.