Грех
Шрифт:
— Простите, я вас разбудил.
— Я не спала.
— Вы плохо себя чувствуете?
— О чем вы?
— Мне показалось, вы плакали.
— Не показалось.
— Я могу вам чем-то помочь, выручить?
— Нет. Чем тут поможешь.
Поезд замедлял ход. Хлопали двери. В коридоре выкрикнули название станции. Поезд остановился. Когда Виктор вышел на вокзале в С., уже наступили ранние осенние сумерки.
Фонарей на улицах было мало. Возле домов пустые осенние палисадники, в них деревья. Каштаны. Ограды с калитками. Дальше какие-то деревянные заборы. За ними — небольшие каменные дома. И снова заборы и ограждения. Сетчатые, каменные, обычный штакетник. Кое-где ограды лежат на земле, поваленные
Виктор стороной обходил дома, где за занавесками маячили тени их обитателей: ему казалось, что эти люди, тихие и недвижные, попались в сети, в ловушки. Он миновал ресторан. Перед застекленной дверью стояли двое мужчин, один, воздев руку к небу, обращался к другому, который уставился в землю:
— Говорю тебе, там что-то есть, понятно?
— Почему бы и нет?
— Там она. Высшая сила.
— Гм.
— Если бы там ничего не было, жизнь была бы совсем хреновая.
Поддерживая друг друга, они подняли лица вверх. Улочка была тупиковая, и Виктор повернул назад.
— Мне нужно верить в высшую силу!
— Ясное дело.
— Там что-то есть, уж ты поверь.
Виктор снова прошел мимо этих двоих и оказался около знакомого столба, на котором болтались клочья объявлений.
За изгородями, за домами в темноте дышал кто-то огромный. Виктор увидел впереди женщину. Нагнал ее.
— Простите, как пройти к морю?..
Она обернулась к нему и вдруг фыркнула:
— Гляньте-ка, проходимец, море ему понадобилось… не знает он где что.
Виктор остановился, хотел что-то ответить, но так и остался стоять с опущенными руками и разинутым ртом, а женщина тем временем уходила по улице. Вопрос действительно был дурацкий, но он и вправду не знал, как пройти к морю.
Ему встретились трое пацанов, сидевших на выгоревшем гробу немецкого бронетранспортера. Один из них, лет восьми, дымил сигаретой, двое помладше, видно, ждали, когда им тоже дадут курнуть. «Спрошу у детей, — подумал Виктор, — дети не станут смеяться. Дети все принимают всерьез и отвечают по существу».
— Послушайте, ребята, где тут море? Как пройти к морю?
— Да вы пришли! Море за теми деревьями!
— Идите вдоль забора!
— Да. Спасибо вам.
— Но там теперь уже пусто. На пляже никого нет!
Старший вынул изо рта погасшую сигарету и спрятал в карман.
— Хотите, мы вас проводим.
— Идите прямо вдоль забора, и сразу будет море!
— Спасибо.
Мальчишки принялись бегать вокруг бронемашины. Гонялись друг за другом с дикими криками.
Виктор двинулся вдоль забора, потом по аллейке, обсаженной кустами. Тут уже было вроде как открытое поле. Он шел по песку. Песок чувствовался под ногами. Миновал три-четыре пустых плетеных кресла-кабинки. Остановился. Перед ним лежали будто две темноты. Одна — слепая, неподвижная — вверху, а под ней — сверкающая и живая. Виктор стоял, а навстречу ему из темноты бежала волна. Его слабое человеческое дыхание смешивалось с огромным дыханием моря. Он сделал шаг вперед и, когда волна снова подкатила к его ногам, опустил руку в воду. На мгновение задержал в горсти влагу, утекавшую сквозь пальцы. Коснулся губами мокрой и соленой ладони. В темноте по небу и по воде скользила капелька света.
НОВАЯ ФИЛОСОФСКАЯ ШКОЛА
(перевод М. Курганской)
I
Был конец октября, а может, конец ноября 1945 года. Я постучался в белую дверь. За дверью послышалось какое-то ворчание, фырканье крупного зверя. Я вошел в кабинет профессора. Это был выдающийся современный польский философ, кажется, ученик Гуссерля.
Этой осенью я поступил в университет. Профессор читал на нашем курсе «Введение в теорию познания». Мною владело странное желание, минуя все промежуточные стадии посвящения в тайны науки, записаться в его семинар.
Я поздоровался с философом, представился и, кратко изложив, что меня привело в его кабинет, попросил принять в число участников семинара. Профессор улыбнулся. И объяснил — голос у него был хрипловатый, теплый, — что сначала мне надо походить на семинар для начинающих. Я поморщился. Профессор внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Ну что ж, расскажите, кого вы читали из философов, что вы знаете? Прошу.
Я начал лихорадочно вспоминать.
Мне очень нравился светлый ум профессора. Это был совершенный механизм, сконструированный пятьдесят лет назад в знаменитых немецких университетах. Военная разруха его не коснулась — работал он превосходно. Поистине необыкновенное явление. Лишь иногда во время лекции профессор на секунду замолкал, глядя в окно. За окном виднелась часть стены, осеннее небо.
Стоя перед ним в сапогах с короткими голенищами, в которых ходил еще в партизанском отряде, я вспоминал философов.
— Я читал Сократа, — заявил я решительно и замолк.
Профессор улыбнулся и кивнул.
— Точнее, не самого Сократа, а Платона о Сократе, — уточнил я. — Читал Платона, Ницше…
Профессор снова поощрительно улыбнулся.
— Еще я читал «Творческую эволюцию» Бергсона, — прибавил я с гордостью.
Больше никаких фамилий и названий мне на ум не приходило, а профессор будто еще чего-то ждал… В голове стали всплывать какие-то фамилии из школьных времен. «Философы» и однокашники, с которыми мы разговаривали о смысле жизни, о целях, которых нам хотелось достичь, о Боге.
— Еще я читал Спенсера и Драпера.
Обе фамилии я произнес не слишком уверенно, потому что запамятовал, о чем они писали. Кого-то из них мы со Збышеком читали в парке. За год до начала войны. Это была книжка, а вернее, брошюра в изодранной зеленой обложке. Автор — то ли Спенсер, то ли Драпер. Но ни названия, ни о чем она я припомнить сейчас не мог. Вылетело из головы за время фашистской оккупации. Вполне возможно, впрочем, что эту книгу написал кто-то третий. Я вдруг вспомнил одно место оттуда — речь шла о догматах католической веры, и автор язвительно вопрошал: «Видел кто-нибудь перст Духа Святого?» Вот этот перст и застрял у меня в памяти, но что философ хотел этим сказать, я забыл и решил на данную тему не распространяться. Помолчав, я назвал еще одно имя — Фрейд. Профессор пошевелился. Тут в моем сознании с удивительной ясностью всплыли чьи-то остроты по поводу сновидения, где спящий открывал нижний ящик комода и испражнялся в него; этот сон якобы означал подавленное в детстве желание вступить в половое сношение с няней. Но это все были шуточки. Зато о роли ноги я совершенно точно читал в книге Фрейда — роль ноги в сексуальной жизни человека. Выводы ученого показались нам со Збышеком настолько смешными, что мы выучили их наизусть. Даже сейчас я мог бы процитировать по памяти посвященные ноге отрывки: «Уже в древних мифах нога являлась сексуальным символом, соответственно, башмак или туфля символизировали женские гениталии; сообразно с этим, такое половое извращение, как фетишизм, предполагает, что только грязная и дурно пахнущая нога может служить сексуальным объектом… Нога рассматривается как заменитель пениса у женщин, отсутствие которого они так сильно переживают в детском возрасте…» Конечно, некоторые звенья в логической цепочке научных рассуждений Фрейда мы со Збышеком опустили, и получился такой идиотизм, что мы просто помирали со смеху.