Грех
Шрифт:
Верный друг Виктор не оставлял Лариску ни на минуту, заговаривал ее и ждал появления Петра, он уже давно понял, где его друг и что делает…
Лариска смотрела на Зайнап широко открытыми глазами:
– Ну, где же ты была, наши соседи не дождались, ушли, попадет нам от мамы, бежим скорее.
Схватились за руки, помчались не оглядываясь. А Петр еще и присвистнул им вслед – точно как тогда, на танцплощадке.
Мать сквозь сон не поняла, одни ли они пришли, или в сопровождении соседей, посмотрела на часы, буркнула:
– А обещали через
Зайнап сняла испачканное платьице, от него шел неприятный кисловатый запах, сунула его в свою сумку и тихонько, на цыпочках прокралась в ванную. Во рту у нее был противный привкус, а от трусиков и лона шел странный, неведомый запах. Она погладила свою грудь, соски снова налились, и сладко заныло внизу живота…
Лариска уже заснула, Зайнап была этому рада, надо врать, а она еще не придумала, что и как говорить. Тело ее вспоминало пережитую близость, вздрагивало, судорога проходила по нему сверху донизу.
Слава богу, мозг ее просветлел полностью, понял, что произошло то событие, которое теперь полностью перевернет жизнь. Вот только каким боком теперь эта жизнь повернется к ней?
Лариска, проснувшись, первым делом допрос учинила:
– Куда это вы с Петром спрятались? Мы вас и в зале, и в буфете искали, Куда вы ходили? Мы обыскались. И соседи нас ждать устали, ушли домой. Я прямо испугалась, почти все уже разошлись. Попадет нам от мамы!
– У меня сильно разболелась голова, меня стошнило, мы с Петром возле клуба прогулялись и вернулись.
– Ну, не знаю, я смотрела во все стороны, а тебя нигде не видела. А потом Витя мне начал всякие такие вещи говорить, что я красивая, что у меня платье очень нарядное, затанцевал меня за колонну и целовать начал, представляешь, прямо в губы, и так долго, я чуть не задохнулась. Мы с ним договорились в кино сходить, а вы с Петром целовались?
– Я же говорю тебе, меня стошнило. Я все платье испортила, – Зайнап в подтверждение достала из сумки платье с пятном. – Вот видишь? А запах от него такой ужасный, какие тут поцелуи? Мне самой неприятно. Чем это они нас напоили?
– Чем-чем? Шампанским, ты же видела, из бутылки наливали. Только маме не проговорись, ходи пока в моем халатике. А хочешь, давай постираем платье, до завтра оно высохнет, и пойдешь домой.
– Нет, нет, я сегодня, сейчас побегу. Там мамочка одна, ей, наверное, очень грустно без меня.
Петр отсыпался целый день. Проснувшись, потянулся, осмотрелся, друга в комнате не было – заступил в наряд. «Эх, надо было Змейку не отпускать, до чего хороша девчонка!» – подумал он, встал, попил воды и снова залег спать.
Зайнап добежала до остановки, теперь город почти примыкал к гарнизону, заскочила в автобус, доехала до своего дома, Мать была одна, выглядела она очень усталой и печальной.
– С Новым годом, мамочка! Я тебе здоровья желаю и счастья! – застрекотала Зайнап. – А мы даже шампанское пили, тетя Катя нам разрешила, от него так кружится голова! А ты почему такая грустная? Потому что
– Не знаю, как тебе сказать, Звездочка. Вчера вечером Азиз заехал на такси, заскочил в дом, тебя искать начал, везде искал – не нашел, спросил, где ты. Я сказала, что ты с подружками встречаешь Новый год. Он точно сбесился, со стола скатерть с посудой – я же стол накрыла! – сбросил на пол, перебил все и орал на весь дом, что убьет и тебя, и меня. Его, мол, друзья ожидают, он одному обещал тебя привезти, а что теперь ему делать? Я сказала, что он не имеет права тобой командовать и распоряжаться, что не должен на меня кричать. Звездочка, он ударил меня, сильно ударил, я даже упала. А он, не обернувшись, ушел, – мать горько заплакала.
Зайнап смотрела на мать с ужасом и неверием: как можно было поднять руку на мать, ударить ее? Что ж он за нелюдь стал, если ударил мать? Она его родила, вырастила, одна, без мужа, он никогда слова грубого от нее не слышал, как он мог? Подлец, негодяй!
А мать продолжала сквозь слезы:
– Нельзя тебе, Звездочка, тут находиться, много зла он нам принесет, да мне-то уж чего, я перетерплю и перемолчу. Но тебя он в покое не оставит, раз уж кому-то пообещал тебя отдать – в покое теперь не оставит. Давай-ка, книжки, одежку собери в сумку, поедем к Татьяне, поживешь пока у нее.
«Слава богу, – подумала Зайнап, – теперь ни Азиз, ни Петр меня не найдут. Хоть бы еще год продержаться, училище закончу и уеду подальше от Самарканда».
Татьяна встретила мать и сестру с удивлением – что это они заявились?
– С Новым годом, доченька. А мы вот решили поздравить вас, гостинцы детишкам привезли.
– Спасибо! Мансур, иди сюда и детей позови!
Мать удивилась, что дочь не мужа своего, Юсуфа, зовет, а Мансура?
Вошел свекор Татьяны, а за ним, как утята за уткой, выводком детишки.
– А где же Юсуф?
– В сарае. Пить уже не может, а все пьет, неделю уже пьет. Рак у него. А все никак не умрет! – со злостью ответила дочь.
А была она уже кругла, и не от полноты, а видно, уже семь-восемь месяцев беременность у нее была.
– А что ж ты опять рожаешь? От пьющего, от больного?
– Не от пьяницы, а от меня, – за Татьяну ответил свекор. – Мы теперь муж и жена, вот Юсуф умрет, мы отношения оформим.
И, правда, детишки к деду своему обращались «ота», папа.
Мудрая-премудрая мать сидела с полуоткрытым ром, пытаясь переварить, воспринять услышанное. И как теперь здесь Зайнап оставить? Это же не дом, это вертеп какой-то!
– Давайте, садитесь за стол, отметим Новый год, – предложил хозяин, помогая Татьяне выставлять закуски и вино.
– Зайнап, ты же поступила в педучилище, учишься? – спросила сестра.
– Учусь. Уже на втором курсе.
– Тяжело?
– Нет, я справляюсь, учусь хорошо, стипендию получаю.
– А пожила бы ты немного у нас, тяжело мне и с детьми, и по хозяйству управляться. Мансур помогает, но он еще работает, тоже устает. А я вот-вот рожать буду.