Грехи империи
Шрифт:
– Тебя отколошматили восемь охранников, а не прошло и нескольких часов, как ты уже спокойно сидишь.
Стайк резко повернул голову к двери камеры, решив, что это какой-нибудь охранник в жёлтом ждёт своей очереди поиграть с дубинкой. Но вместо этого увидел мужчину в чёрном костюме, цилиндре, с тростью под мышкой и в ботинках, начищенных до зеркального блеска.
Незнакомец был худой и высокий, с узкими плечами дуэлянта, характерным ястребиным лицом, чёрной бородкой клинышком и холодными голубыми глазами. На вид – немного за тридцать. Он постучал тростью по решётке.
– Большинство вообще не очнулись бы после таких побоев. Ты в самом деле проклятый неубиваемый?
Стайк настороженно рассматривал его. В трудовом лагере никто так не одевается и определённо не околачивается перед камерами.
– Ты всё видел? – осторожно поинтересовался Стайк.
– Видел. – На губах незнакомца заиграла лёгкая улыбка.
– Я кого-нибудь убил?
– Проломил пару голов. Но они выживут. Это было впечатляюще. Я рад, что десять лет тяжёлой работы не выбили из тебя боевой дух.
Стайк присмотрелся к посетителю внимательнее. Не впервые у него возникло ощущение, что они знакомы.
– Ты знаешь, кто я?
– Тебя это удивляет?
– Официально я десять лет как мёртв. Судья, рассматривавшая моё досрочное освобождение, думала, что я «какой-то другой Бен Стайк».
Мужчина прошёлся туда-сюда по коридору и прислонился к стене, словно ничуть не боялся запачкать пылью дорогой костюм.
– Бешеный Бен Стайк был героем революции. «Бешеные уланы» были легендой. – Он усмехнулся. – Кроме того, мы встречались раньше.
Почему-то это не удивило Стайка. В этом человеке чудилось что-то смутно знакомое, словно Стайк видел его портрет у кого-то над камином.
– Я тебя не помню.
– Греджиус Тампо, эсквайр, – произнёс мужчина с лёгким поклоном.
– Адвокат? – поинтересовался Стайк. – У меня было мало знакомых адвокатов.
– Тогда я не был адвокатом. Я был солдатом. Служил в Тридцать втором драгунском полку. Переметнулся туда из кезанского иностранного легиона, когда началась война.
В любой другой стране слово «перебежчик» считалось ругательством. Но у фатрастанцев это знак гордости. Практически все, кто сражался во время революции против Кеза, были в каком-то роде перебежчиками. Стайк порылся в памяти в поисках подсказки, которая помогла бы узнать Тампо. Но он явно слышал это имя впервые. Может, что-нибудь вспомнит, когда в ушах перестанет звенеть и боль утихнет.
– Мне это ни о чем не говорит. Без обид.
– Ничего страшного. Мы пересеклись лишь ненадолго.
Были времена, когда Стайк обнял бы боевого товарища, предложил пива и всю ночь травил бы байки. Но больше нет. В трудовом лагере призраки прошлого редко сулили что-то хорошее. Новые заключённые означали ещё больше чужих проблем, а новые охранники – что нужно изучать ещё и их привычки и образ мыслей. Но Стайк поймал себя на том, что Тампо ему нравится. Между солдатами существует взаимопонимание, которое большинство людей не в состоянии постичь, – связь, выкованная победой, насилием и даже поражением.
– Ладно, – сказал Стайк.
Он осторожно потрогал голову и попытался встать. Охранникам не удалось сломать ему кости – для этого понадобилось бы что-то покрепче дубинки, – но голова закружилась сильнее, и у него ушло несколько секунд на то, чтобы удержать равновесие. Он вытянул руки в стороны и коснулся кончиками пальцев противоположных стен камеры, распрямляя спину.
– Спасибо за разговор. Приятно поболтать с человеком, который помнит моё имя. Но лучше тебе убраться отсюда, пока не вернулись охранники.
– Они нас не побеспокоят.
– У них часто бывает обход.
– Горстка кран производит сильное впечатление.
Стайк прекратил потягиваться и поморгал, несмотря на боль в глазах.
– Ты пришёл меня повидать? – с недоверием спросил он.
Должно быть, один из тех охранников звезданул его по башке особенно сильно. За десять лет его не навестила ни единая душа.
– На самом деле я пришёл на твоё слушание о досрочном освобождении. – Тампо постучал тростью по полу, словно досадуя на самого себя. – Меня задержало движение на улицах, поэтому я на десять минут опоздал. Прибыл как раз чтобы полюбоваться на твою драку с охранниками.
Стайк призадумался.
– Я до сегодняшнего утра сам не знал о слушании. А ты как узнал?
– У меня есть друзья.
Стайк сделал полшага к Тампо, остановившись у самой решётки.
– Это не ты дал моей судье ту записку?
Тампо нахмурился.
– Какую записку?
Не рассказать ли ему о записке из канцелярии? Но все объяснения прозвучали бы как нытье. Кроме того, он и так уже слишком много наболтал этому незнакомцу. Лучше всего заткнуться и подождать, что решит администрация лагеря. Он прошёл в другой конец камеры, потом обратно.
– Так ты подкупил охранников, чтобы поговорить со мной? Полагаю, не просто о войне потрепаться.
– Нет, – как ни в чем не бывало ответил Тампо. – Не затем.
– Тогда чего тебе от меня надо?
– Хочу предложить тебе работу.
Стайк запрокинул голову и расхохотался. Смех сразу оборвался после странного щелчка челюсти и приступа головной боли. Он поморщился, потряс головой и глянул Тампо в глаза. Адвокат так и стоял, прислонившись к стене. Похоже, смех Стайка его немного смутил.
– Бездна, да ты серьёзно!
– Разумеется серьёзно. Ты же не думаешь, что я пришёл в трудовой лагерь, чтобы подшутить над человеком, которого все считают мёртвым?
– Ты предложишь работу, когда я выйду на волю? – резко спросил Стайк. – Потому что, сдаётся мне, я здесь надолго.
– Напротив. – Тампо посмотрел на карманные часы. – Если ты примешь моё предложение, то окажешься за воротами лагеря через пятнадцать минут.
– Чушь собачья!
Всё расположение к Тампо и чувство товарищества пропали, сменившись холодным гневом. Он что, издевается? Неужели Тампо агент леди-канцлера и пришёл потешаться над ним? Это жестоко, даже для неё.