Грехи империи
Шрифт:
Зажатый с обеих сторон, Стайк сидел на неудобной деревянной скамье в узком коридоре. На этой же скамье теснились ещё с полдюжины сломленных и побитых жизнью мужиков, выглядящих на двадцать лет старше своего возраста. Избегая смотреть друг другу в глаза, они пялились в пол или потолок. Некоторые молились, другие были предавались безысходным раздумьям. Из высокого зарешеченного окошка лился утренний свет. В соседней комнате кто-то выкашливал лёгкие.
На коленях у Стайка лежала истрёпанная газета четырёхмесячной давности с заголовком «Прогресс» на всю первую полосу. Несколько минут он размышлял над заголовком. Может, дать волю отвращению и порвать её? Но доставать газеты в трудовых лагерях не так-то просто, эту он выменял на недельный паек табака.
Стайк вытащил наполовину изрезанную деревяшку и зажал как можно твёрже в искалеченной левой руке. Правой он взял украденный из столовой ножик и, уперев большой палец в спинку лезвия, принялся машинально строгать, не отрываясь от чтения.
В газете расписывалось, как упорно трудятся адроанские наёмники, «усмиряя фронтир». Вокруг Лэндфолла планируют открыть ещё три трудовых лагеря, чтобы разместить прибывающих из Девятиземья осуждённых. После казни на виселице какого-то молодого радикала в квартале пало вспыхнули бунты. Хотя гражданская война закончилась шесть лет назад, торговля с Кезом до сих пор не наладилась.
Стайк фыркнул. Судя по содержанию газет, которые попадали ему в руки, мир не сильно изменился за те десять лет, что он отбывал срок. Это по-прежнему обитель алчности, насилия, бедности и злобы. Он переключил внимание с газеты на деревяшку и несколько минут сосредоточенно обстругивал податливую сосну.
Стайк поднял своё творение к свету. Неважнецкое маленькое каноэ, как он сам его называл. Длиной с ладонь, узкое и гладкое, снаружи покрытое символами пало. Отлично выточенное, несмотря на тупой нож и искалеченную руку. Стайк сдул стружки, сложил газету и заставил себя встать. Правой ноге потребовалась лишняя пара секунд, чтобы выполнить приказ, отчего он нахмурился.
Он подошёл к двери во двор и слегка её приоткрыл. На крыльце поджидала девчонка, хотя из-за слоя грязи на лице – обычное дело в трудовом лагере – её можно было запросто принять за мальчишку. Босоногая, в старой рубашке Стайка, которую пришлось перевязать на шее и талии, чтобы не свалилась, девочка напоминала голодного воробья, у которого выщипали половину перьев.
– Селина, – прошептал он.
Встрепенувшись, девчонка повернула голову и взволнованно спросила:
– Бен! Ты освободился?
Стайк покачал головой.
– Ещё даже не прошёл. Возьми-ка. – Он сунул каноэ в щель, пока охранник не заметил, что дверь открыта. – Это часа на два.
– Я подожду.
Стайк тихонько закрыл дверь, поковылял обратно и, подавив стон, опустился на жёсткую скамью. Один из его соседей глянул на дверь, потом на него, но тут же опустил взгляд.
Не прошло и нескольких минут, как дверь в дальнем конце коридора открылась и появился охранник. Стайк не помнил его имени, но знал, что до войны тот служил в армии Кеза в военной полиции. Это был высоченный здоровяк с ручищами как пороховые бочонки. Охранник скользнул взглядом по жалкой очереди на скамье и рассеянно крутанул дубинкой. На нем была такая же ярко-жёлтая форма, как и на остальных охранниках, скопированная с фатрастанских мундиров, какие когда-то носил и сам Стайк.
Охранник зыркнул на него.
– Ты. Заключённый 10642. Идём.
Стайк с трудом поднялся на ноги и похромал к охраннику.
– Поторопись, – бросил тот. – Я не могу ждать весь день.
«Интересно, – подумал Стайк, – как бы ты выглядел без рук».
– Бездна, – выдохнул охранник, когда заключённый подошёл ближе. – А ты у нас не маленький.
Стайк не смотрел ему в глаза. Он знал, какого рода внимание привлекают его габариты. Ни к чему хорошему это не приводило, по крайней мере, здесь. Охранники любили преподать урок в назидание остальным на примере самых сильных заключённых.
«Я мог бы раздавить тебя как букашку». Стайк тут же подавил непрошеную мысль. Нельзя так думать. Он образцовый заключённый и намерен продолжать в том же духе, пока не истечёт его срок или пока его не загоняют до смерти. В голове вспыхнуло воспоминание: перчатки заляпаны кровью, в руке меч, он горланит гимн уланов, пешком продираясь сквозь вражеских гренадеров, таких же здоровяков, как этот надменный говнюк. Стайк моргнул, и видение погасло.
Охранник наконец сделал шаг назад и, придержав дверь, указал Стайку на очередной пыльный коридор с единственным окошком.
– Первая дверь направо.
Выполнив указания, Стайк оказался в небольшой квадратной комнатушке. Она живо напомнила ему исповедальню в кресимской церкви, пусть вместо плетёной ширмы между ним и соседним помещением здесь окошко с толстой железной решёткой. Сверху надпись крупными буквами: «Условное освобождение». Камера была хорошо освещена – наверное, чтобы судья мог как следует рассмотреть чудовище, которое собирается выпустить на свободу.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – донёсся голос из-за решётки.
Стайк опустился на низкий деревянный табурет, нервно прислушиваясь к тому, как тот скрипит под его весом.
Несколько мгновений царило молчание. Стайк поднял глаза и посмотрел сквозь решётку. Он уже дважды проходил через подобную процедуру и знал правила игры. Судьёй, занимающимся условным освобождением, попросту становится какой-нибудь старший тюремный администратор, у которого есть на тебя время. А значит, выбор между свободой и ещё двумя годами каторжного труда сильно зависит от того, с какой ноги встал утром судья.
При виде женщины по ту сторону решётки у Стайка запело сердце.
– Рейми? – позвал он.
Рейми Четырёхпалая особой привлекательностью не отличалась. Средних лет, невысокая, невзрачная, одетая довольно элегантно для трудового лагеря. С шеи на цепочке свисали очки. Она занимала должности лагерного бухгалтера и интенданта. Стайк оказался одним из немногих заключённых, умевших читать, писать и считать, а потому частенько помогал ей с гроссбухами. Ему нравилось проводить время в её тихом кабинете, где Селина могла играть на полу, а ему не грозили неприятности.