Грехи империи
Шрифт:
Продавец вытаращил глаза. Выходя из переулка, Микель услышал, что мать ахнула. Он бросил пакет с книгами в кожаных переплётах на стол и зашагал по улице, высматривая ближайший наёмный экипаж. Он прошёл два квартала, прежде чем нашёл кэб, и вскоре уже ехал к желанной тишине «Шляпного магазинчика».
– Она не понимает, – сердито сказал он себе.
– Ты же знал, что она не поймёт.
– Я всегда надеялся, что поймёт. Когда-нибудь.
– Ты дурак или оптимист?
– И то и другое.
Только проехав полпути, он успокоился и вспомнил, что оставил продукты для матери на столе в книжном магазине. Учитывая то, сколько она тратит на книги, это был бы весь её рацион на ближайшие дни. Он выругался про себя и чуть не крикнул кучеру, чтобы тот повернул назад.
Его остановила одна мысль.
Ей дали экземпляр «Грехов империи». Не неделю назад, а вчера. Железные розы должны были собрать большую часть тиража. Даже если той юной революционерке удалось спрятать несколько стопок брошюр, тот факт, что их по-прежнему распространяют, кое о чем говорит. О том, что их всё ещё печатают.
Но кто? И где?
Микель вылез из кэба у «Шляпного магазинчика», заплатил кучеру сверху, чтобы тот съездил за корзинкой хлеба и доставил её по адресу матери. Войдя внутрь, Микель увидел за столом в углу агента Варсима и похлопал его по плечу.
– Занят?
– Нет, сэр.
– Отлично. Мне нужно, чтобы ты составил список всех типографий в городе. Будь внимателен.
– Есть, сэр. Могу я спросить зачем?
– Есть у меня есть одна идея. Пока не придумаю ничего лучшего, хочу проверить все печатные станки отсюда до Редстоуна.
Глава 24
Спустя всего несколько коротких часов после ночного разговора с Олемом и Влорой Стайк завтракал кофе со льдом и куском роговика размером с большой палец. Он сидел в принадлежащем пало кафе в северо-западной части плато – чудесное место на краю обрыва с видом на реку Хэдшо. Всего пара шагов и перила отделяли их с Селиной от стопятидесятифутового отвесного склона, падающего к пологому подножию плато, которое ещё через пятьдесят футов переходило в пойму Хэдшо. На берегу реки стояли приземистые деревянные дома на глубоко вбитых в землю сваях.
Земли вокруг плато некогда были плодородными полями, которые вспахивали крессианские фермеры, а теперь превратились в протянувшиеся на мили предместья, заполненные этими защищёнными от наводнений домами на сваях. Зрелище казалось Стайку странным – новый район Лэндфолла, которого не существовало, когда он попал в трудовой лагерь всего-то в нескольких милях отсюда. Он чувствовал себя чужаком в собственном городе.
Селина, раскачиваясь взад-вперёд, стояла у перил и смотрела вниз на улицы, по которым сновали люди, похожие на муравьёв. Достаточно расшатать перила или подуть свежему ветру, чтобы девочка свалилась, но Стайк хранил спокойствие – и держался в пределах досягаемости.
Тело болело после драки с человеком-драконом, и те места, где скоро расцветут синяки, уже стали болезненными. Прошлой ночью он спал беспокойно, прислушиваясь к посапыванию Селины, а пуховый матрас – долгое время неслыханная роскошь – казался комковатым и неровным. Как бы Стайк ни старался не высовываться и просто делать свою работу, он не мог не задаваться вопросом: кто покушался на леди Флинт и чем она так интересует Тампо. Стайку никогда не удавалось быть слепым исполнителем – даже на войне он игнорировал половину приказов – и играть по правилам, которые сейчас раздражали, как неудобное седло.
– Что это за порода? – показала куда-то Селина.
Стайк глянул с обрыва, проследив за пальцем девочки. Далеко внизу вели пятнистую лошадь.
– Палоанская резвая, – сказал он.
– Выглядит как любая другая. – Селина бросила на него подозрительный взгляд.
– У палоанских пород свои отличия. Крессианские лошади редко бывают такой масти. Посмотри на сильное телосложение, на круп, на изогнутую шею. Это лошадь, выведенная для прыти и скорости. Хорошо двигается в болотах и густых лесах. Наверное, её ведут в город на аукцион. Дорога в пойме мягкая, и хозяин ведёт её так, чтобы она не сломала ногу.
Селина показала дальше на дороге ещё одну лошадь, запряжённую в лёгкий открытый кэб, какие пользовались здесь популярностью.
– А эта?
– Старлийская упряжная, – ответил Стайк. – Обычная крессианская упряжная лошадь. Им подстригают хвост, чтобы не цеплялся за экипаж. В Старле из их волос делают парики для аристократов. Наверное, они в них чешутся, как от блох, но не нам судить о вкусах богачей.
Пока Стайк пил вторую чашку кофе со льдом, Селина показала ещё на два десятка лошадей, заставляя его называть породы – или, скорее, смесь пород – и давать краткие характеристики каждой. Это упражнение расслабляло, к тому же Стайк радовался, что не утратил хватку, хотя десять лет ему на глаза не попадалось других лошадей, кроме дряхлых, измождённых кляч, которых замучивали до смерти работой в болотах.
Роговик подействовал на ноющие мышцы, и Стайк только начал улыбаться, как услышал за спиной:
– Вы много знаете о лошадях, мистер Стайк.
Он развернулся на стуле. В нескольких шагах от него стоял Греджиус Тампо в цилиндре, опираясь на трость. Похоже, он пришёл не только что, и Стайк рассердился, что позволил кому-то вот так подкрасться.
– В своё время у меня было несколько лошадей, – ответил он.
– Вы были уланом. Разбираться в них входило в ваши обязанности.
– Можно и так сказать. Трудно найти коня достаточно сильного, чтобы выдержал долгую битву в броне. Я всё время присматривался.
Тампо глянул на пойму, прищурившись, словно мог видеть до самой Тристанской низины.
– Помню, на каком коне вы скакали во время войны. В жизни не видел такого громадного жеребца.
Стайка кольнуло сожаление, когда он представил огромного боевого коня вороной масти.
– Дешнар. Он был деливским тяжеловозом. Злющая скотина, но мы ладили.
«Один проклятый офицер всадил ему пулю в голову как раз перед тем, как меня поставили к стенке, просто назло мне».
Стайк подавил прилив злости и, схватив чашку с кофе, заставил себя улыбнуться.