Грехи людские
Шрифт:
– Где же вы с ним познакомились? Он что, тоже занимался музыкой? – спросил Риф, хотя не мог представить себе Гарланда у рояля.
– О нет! – Глаза Элизабет удивленно расширились. Она не сразу сообразила: Эллиоту ничего не известно о том, что Адама она знает с детства. – Адам был лучшим другом моего отца. Сколько себя помню, я знала его с тех самых пор, когда была еще крошечной девочкой.
«Так вот, стало быть, как у них вышло, – подумал Риф, заинтригованный. – Значит, она не ходила на молодежные вечеринки, и у нее не было молодых кавалеров. Смерть отца – и она
– Когда я учился в Штатах, – сказал ей Риф, – у меня был очень хороший друг, Роман Раковский, польский дирижер. Он учился в Америке, потому что его родители считали, что американская образовательная система – лучшая в мире. Он уже тогда был потрясающим музыкантом. Ни на что, кроме музыки, не обращал внимания. Еда, девочки – ничто его не интересовало. Благодаря моей дружбе с Романом я очень многое узнал о музыкантах. Например, понял, что для них главное – служение музыке. Не родители, не любовницы или любовники, не друзья, а музыка у них на первом плане.
– Да, а многие родители, любовники и друзья не в состоянии этого понять, – с болью в голосе произнесла Элизабет, и при этих словах Эллиот поморщился, словно и ему передалась часть се боли. – Даже отец не понимал этого. И Адам никак не может понять.
– Стало быть, вы их любили так же сильно, как сильно ранили их сердца, – сказал он с обезоруживающей прямотой, которая отразилась на его лице. – Для того, чтобы таланту в полной мере развиться, необходимо постоянно и много заниматься.
У Элизабет побежали мурашки по спине. Она понимала, что слова Рифа Эллиота – правда. Она долго, слишком долго жила так, как того хотел Адам. Ему в угоду она поступалась очень многим.
– Расскажите мне о Романе Раковском, – попросила Элизабет. – Насколько мне известно, он сейчас в Австралии, не так ли?
И вторая ее ладонь оказалась в его загорелых, красивой формы руках. Такие руки давали чувство надежности и безопасности.
– Да. Он еврей, и двери многих европейских оркестров оказались для него закрытыми. Какое-то время он руководил Берлинским филармоническим оркестром, но из-за расизма Гитлера это оказалось невозможным. Ему даже запретили преподавать. А сейчас он в Сиднее, сочиняет музыку и дирижирует оркестром.
Элизабет взглянула на часы и с ужасом увидела, что уже почти четыре.
– Как поздно, – сказала она, понимая, что пора уходить, и вовсе не желая этого. – Я уже должна быть дома.
Он не спорил. Они наверняка еще увидятся. А когда это произойдет, тогда она никуда не станет торопиться.
Сидя рядом в автомобиле, оба чувствовали: их соединяет нечто невысказанное, что не нуждается в словах.
– Я оставила машину у отеля, – сказала она, когда они выехали на шумные узкие улочки Цзюлуна.
Вскоре Эллиот уже тормозил у отеля «Пенинсула». Элизабет никак не хотелось выходить из машины, ей была ужасна сама мысль о необходимости расставания. Он не предпринимал никаких попыток на прощание прикоснуться к ней. Не пытался договориться о свидании.
Элизабет вышла из
– До свидания, – сказала она. – Спасибо за обед.
– Вы ни к чему так и не притронулись, – уточнил он.
В этот момент вдруг послышался голос леди Гресби:
– Элизабет! Вот так сюрприз! А где же Адам, в ресторане?
– Я оставлю вас, – сказал Риф Эллиот, видя, что на них надвигается леди Гресби. – Наедине с судьбой.
Улыбнувшись своей дьявольской улыбкой, он надавил на педаль газа и тотчас же смешался с потоком машин.
– Кто это был? – с явным любопытством в голосе поинтересовалась леди Гресби. Она не разглядела Эллиота, стоя против солнца, и сейчас пыталась определить личность попутчика Элизабет, с опозданием приложив руку козырьком к глазам. Не дождавшись от Элизабет ответа, леди Гресби сказала: – На какой-то миг мне почудилось, что с вами был этот ужасный мистер Эллиот!
Элизабет не сочла необходимым что-то ей объяснять. Внезапно на нее навалилась такая усталость, что больше всего захотелось найти какое-нибудь тихое и нежаркое местечко, перевести там дух и выпить прохладительного. Она извинилась перед леди Гресби и быстро поехала не домой, а на гору Виктория, где остановила машину. Скрестив руки на руле, она смотрела на море и небо, на далекие горные вершины.
Действительно, у нее был удивительный день, такого она и не припомнит. Она встречалась, пожалуй, с самым известным человеком в Гонконге. И он позволил себе лишь прикоснуться к ее руке. Впрочем, в глубине души она и сама хотела, чтобы Риф прикоснулся к ней. Несмотря на жару, внутри у Элизабет все похолодело. Ей двадцать пять лет. Впервые в жизни она повстречала мужчину, с которым охотно легла бы в постель. Но ее брак с Адамом вполне счастливый, и она не может пойти навстречу своему желанию.
Элизабет сжала кулаки. Риф наверняка попросит ее о новой встрече, в которой ему придется отказать. Она не может позволить себе связей на стороне, до которых так охоча Жюльенна. Но той удавалось совмещать своих многочисленных любовников с вполне счастливым браком. Если же она изменит Адаму, это в корне разрушит ее жизнь. Она никогда уже не сможет спокойно смотреть в его родное, милое лицо. А если Адам узнает о ее измене, он не сможет равнодушно, подобно Ронни Ледшэму, отнестись к такому известию. Измена жены уничтожит Адама, так придавит, что он не сумеет подняться.
Элизабет откинулась на сиденье и повернула ключ зажигания. Риф Эллиот задел такие струны ее души, о которых она прежде и не подозревала. По дороге домой, к поджидавшему ее мужу, она могла с уверенностью сказать: это открытие не доставило ей радости. Лучше бы ей оставаться в неведении.
– Ну, дорогая, ты хорошо провела день?
Адам сидел в саду, просматривая «Гонконг тайме» и потягивая холодное пиво.
– Да, вполне.
Он протянул ей руку. Элизабет бегло пожала ее и села рядом с мужем на плетеный стул.