Грехи отцов. Том 1
Шрифт:
Мы сидели на террасе летней виллы Корнелиуса в Бар-Харборе двумя месяцами позже. Корнелиус не получил в наследство летний дом Пола, но позднее он приобрел очень похожий дом по соседству. Выдержанный в стиле средиземноморской виллы, дом состоял из тридцати замечательных комнат, а десять акров благоустроенных садов спускались к морю. Каждое лето я останавливалась здесь с детьми, в то время как Корнелиус проводил с нами столько времени, сколько позволяла ему работа, и каждое лето сюда приезжала из Огайо Эмили со своими двумя девочками, чтобы провести каникулы. Так как ее дочки остались без отца в раннем возрасте, Корнелиус считал, что он должен уделять особое внимание своим племянницам, а они, в свою очередь, воспитывались так, что видели в нем своего второго отца, тем более что родного отца они не помнили.
Так
— А почему нет? — спрашивал Корнелиус. — Почему я должен относиться к нему с предубеждением из-за Стива?
Я не пыталась спорить с ним, но меня поражала эта христианская добропорядочность и абсолютное благородство духа. Все знали, что у Корнелиуса была основательная причина ненавидеть Стива, и мелкий человек постарался бы не иметь ничего общего с детьми Стива, кроме тех, которые приходились ему кровными родственниками через Эмили. Однако Корнелиус проявил милосердие и в 1940 году даже взял на попечение трех детей Стива от последней его любовной связи, от его брака с англичанкой Дайаной Слейд. Во время войны Эмили заботилась о них, и Корнелиус всегда помогал им. Почему он проявлял заботу о них, я не могла понять, тем более что это трудные дети, и я думаю, что даже Эмили с ее терпеливым характером была довольна, когда они выросли настолько, чтобы вернуться в Европу для завершения образования в английском пансионе. В течение первых двух лет после войны они проводили летние каникулы с нами в Бар-Харборе, но как только близнецы Эдред и Элфрида достигли восемнадцатилетия в январе 1948 года, они больше не ездили в Америку, и банковские чеки, которые Корнелиус так щедро послал им ко дню рождения, были возвращены ему.
— Я полагаю, они поняли, что я и так слишком долго терпел их общество, — сказал Корнелиус, но я понимала, что он обижен.
— Я думаю, это показывает, как они чудовищно неблагодарны, — я не могла удержаться, чтобы не сказать этого Эмили, на что она ответила только:
— Становиться взрослым не всегда легко, особенно если ты потерял родителей в раннем возрасте.
В противоположность английским Салливенам, все американские Салливены оставались преданы Корнелиусу и спешили показать ему свою привязанность и благодарность. В тот момент, когда я сидела на террасе с Кевином в Бар-Харборе, они играли в теннис с Эндрю на корте внизу. Эндрю в паре с Рози, старшей дочерью Эмили, а Скотт, который прибыл из Нью-Йорка на долгий уик-энд, играл в паре с Лори, ее младшей дочерью. Что касается остальных членов семьи: Себастьян, как обычно, ушел куда-то один, Эмили наносила визит в местное отделение Красного Креста, а Корнелиуса позвали к телефону, так что на террасе мы были с Кевином одни. Кевин остановился с друзьями в Норс-Ист-Харборе и приехал навестить нас на один день.
— Да, я чувствую себя прекрасно, Кевин. Меня вообще ничто не волнует...
Кевин был ирландцем по происхождению. У него были густые темные волосы, блестящие глаза и широкая обаятельная улыбка. Двенадцать лет назад он перестал появляться на вечеринках с бесчисленными красотками, и стало известно, что в его доме на Гринич-Виллидж с ним живет молодой актер. Жизнь с актером продолжалась не больше, чем флирт с хорошенькими девушками, но теперь весь Нью-Йорк узнал о вкусах Кевина Дейли, и бедный Корнелиус, который любил Кевина, но, естественно, не одобрял его гомосексуальных наклонностей, был сильно смущен этим инцидентом.
В последнее время мы редко встречались с Кевином в обществе, однако я всегда восхищалась его прекрасным домом и радовалась, когда раз в году нас приглашали на обед. Мне нравились пьесы, которые он писал, хотя, когда я потом читала обзоры, я спрашивала себя, понимала ли я в действительности, о чем эти пьесы. Кевин писал верлибром, но мне это не мешало, потому что актеры произносили строки как обычный разговор. Сюжеты были обычно печальными, но я обожала сентиментальные истории. Женщины в его пьесах обычно были очень хорошо изображены.
— ...По крайней мере... Ну, нет, Кевин, ничего не произошло. Действительно ничего.
Из трех юношей, которых очень давно Пол Ван Зейл выбрал для Корнелиуса в качестве товарищей на время каникул, Кевин мне нравился больше всех. Я никогда полностью не доверяла ни очарованию Сэма, ни изысканности Джейка Рейшмана, но непосредственность Кевина всегда позволяла мне чувствовать себя с ним непринужденно.
— Просто мне так нравится проводить здесь лето с детьми, — сказала я, пытаясь своим небрежным ответом отвести его подозрение, что что-то не так, — а теперь мне не хочется возвращаться в Нью-Йорк.
— Ты шутишь! — произнес Кевин добродушно, наливая себе еще виски и предлагая мне херес. — Я начинаю сходит с ума, если покидаю Нью-Йорк надолго. Вот и сейчас у меня такое чувство, будто что-то случилось. Я надеюсь на Бога, что дом не сгорел дотла. Хочу позвонить Моне, как только Нейл закончит телефонный разговор.
— Мона?
— Моя теперешняя квартирантка. О, ты должна встретиться с Моной, она такая забавная! Ты не хочешь больше хереса? Ты когда-нибудь пробовала виски «Уайлд Тюрки». Помогает удивительно, если ты чувствуешь себя немного подавленной.
Я как-то ухитрилась засмеяться, но, пока я смеялась, мне захотелось плакать. Это происходило потому, что он был искренне обеспокоен. Я подумала, какой он доброжелательный, беспокоится о ком-то, всего лишь о жене своего старого друга.
Сделав громадное усилие, чтобы сохранить небрежный тон, я сказала спокойно:
— Я воспитана на том представлении, что джентльмены пьют шотландское виски, южане — пшеничное виски и леди, если они вообще пьют, — херес или, если они очень современны и живут в Нью-Йорке, — коктейли с джином... — Но все это время, пока я говорила, я мучительно гадала, с каких пор живет у него Мона. Мне стало ясно, что Корнелиус, должно быть, снял своей польской любовнице квартиру, как только я дала согласие, и внезапно мир для меня стал мрачным, а смех, доносящийся с теннисного корта, казался бессердечным и насмешливым. Когда я вернусь в Нью-Йорк, я останусь почти совсем одна. Себастьян уедет в Гарвард, Эндрю получил назначение в военно-воздушные силы, что поможет ему осуществить мечту стать пилотом, а Корнелиус будет проводить большую часть времени на Уолл-стрит. Я буду совершенно одна, ничего не делать, никуда не ходить и не видеть никого, никого, никого!
— О, Кевин! — воскликнула я в отчаянии, но ничего не могла больше сказать.
— Жизнь иногда ужасна, правда? — заметил Кевин. — Ты когда-нибудь чувствуешь, что тебе хочется схватить топор и разбить вдребезги все поблизости? Мне хочется это сделать, но, к сожалению, здесь нечего разбивать. Моя личная жизнь в данный момент похожа на Хиросиму после бомбардировки.
— Я... — Я хотела высказаться, но ничего не получилось.
— Конечно, первую вещь, которую я разбил бы на твоем месте, это твой мрачный дом на Пятой авеню. Я всегда глубоко сочувствовал, когда тебе пришлось обручиться с этим мавзолеем, после того как ты вышла замуж за Нейла! Теперь, когда дети выросли, не можешь ли ты заставить его продать этот дом, чтобы ты могла выбрать дом по собственному вкусу? Представь себе, какое удовольствие ты получишь от уютного дома, и как замечательно было бы отделаться от всех этих нелепых антикварных вещей и приобрести такую обстановку, какую ты хочешь! Я думаю, ты заслуживаешь некоторого вознаграждения, Алисия, ты была все эти годы такой восхитительной миссис Ван Зейл, — я думаю, настало время изменить что-то в жизни. Теперь твоя очередь выразить саму себя, и когда я говорю «саму себя», я не имею в виду миссис Ван Зейл, я имею в виду твое я, Алисия, — как твое девичье имя?