Грехи отцов. Том 2
Шрифт:
— Хорошо. Ты выберешь, я запишу это в долг, и ты сможешь возвратить его мне.
— Это будет дорого?
— Да. Ты должна научиться обращаться с деньгами, Вики.
— Я хочу научиться, Себастьян, — говорит она, — я всегда хотела учиться.
Вики — это случай запоздалого ребенка. Ей почти двадцать восемь лет, но после того, как в течение девяти лет Сэм защищал ее от всего на свете, кроме беременности, — единственное, от чего и нужно было по-настоящему ее защищать — она тянет только на восемнадцать.
—
— О, Себастьян, как весело! Гостиная выглядит замечательно — как настоящий дом, а не как музей! И очень мило с твоей стороны, что ты купил все эти замечательные книги, чтобы комната выглядела обжитой.
— Не будь смешной. Я купил их для того, чтобы читать! Послушай, я знаю, что это твоя квартира, но могу я иногда приходить и читать их?
— Конечно! Когда угодно! А теперь, Себастьян, как ты собираешься устроить спальню?
— Вот что я тебе скажу: предоставь это мне, и я подготовлю тебе большой сюрприз.
— Ох, я умираю от нетерпения. Я буду держать дверь закрытой, и комната будет как ящик Пандоры!
— Сделай одолжение, Вики, не приходи сюда в течение трех дней, пока я все не обставлю. Ладно?
У меня все подобрано, нужно только позаботиться о доставке, но она этого не знает...
— Хорошо, Себастьян. Я так благодарна...
Эльза отправляется к подруге на вечеринку, где будет только женское общество. Я приглашаю Вики на обед в «Колони». Мы едим устрицы «Рокфеллер», омары и пьем шампанское.
— За новую квартиру! — говорю я, поднимая свой бокал.
— Не терпится увидеть спальню, Себастьян!
Мы дружелюбно смеемся. На десерт мы заказываем земляничный мусс, черный кофе и «Курвуазье».
— Себастьян, я чувствую, что слегка пьяна. Я не привыкла пить так много.
— Значит ли это, что завтра утром Постумус будет пьян?
— Я не кормлю грудью Постумуса. О, перестань называть Постумуса Постумусом!
Мы снова смеемся. Я размышляю над тем, почему она не кормит грудью Постумуса. Это интересно — кормить грудью. Учитывая, насколько далеко наше искусственное общество ушло от естественного порядка, удивительно, что такая функция, как кормление грудью, все еще существует. Это кажется обнадеживающим. Может быть, в конце концов естественный человек переживет искусственное общество и не выродится в компьютеризованного робота.
Мы возвращаемся в нашу квартиру, гостиная выглядит прекрасно, самое лучшее творение У. и Дж. Слоуна, с толстыми темно-синими коврами, множеством зеркал и акварелью, которую Вики приобрела за пять долларов в Гринвич-Виллидж, потому что она ей понравилась. На картине изображены горы с покрытыми снегом вершинами, возвышающимися над водой, — этот пейзаж напоминает мне озеро Тахо в Неваде, но на обратной стороне картины есть подпись художника: «Вид на Южный остров с побережья близ Веллингтона» и мы узнаем, что это Новая Зеландия. Прекрасная, но очень далекая страна, как предмет вожделений, как призрачный рай.
У меня в холодильнике еще есть шампанское, и я бегу на кухню, чтобы открыть бутылку.
— Себастьян, нет! Я не могу выпить больше ни капли!
— Только один бокал!
Мы подходим с бокалами к двери спальни.
— Хорошо, — объявляю я, — играй туш! Скорее!
Открыв дверь спальни, я зажигаю свет. Черно-белый узор пляшет перед моими глазами. Светотень. Эротично! У меня такое чувство, что внутри меня все плавится. Я быстро выпиваю шампанское.
— Боже мой! — в благоговейном трепете говорит Вики. Она на цыпочках, пошатываясь, направляется к рисунку Пикассо на стене.
— Себастьян, это оригинал?
— Конечно нет. Я считаю непристойным тратить тысячи долларов на чрезмерно дорогие оригиналы. Это первоклассная репродукция и стоит двадцать долларов, что, по-моему, именно столько, сколько не жалко за этот рисунок. Он неплох, не правда ли? Мне нравится длинная линия ее шеи и спины.
— Красиво. Комната просто шикарная, — Вики бессильно опускается на кровать и разливает на пол шампанское.
— О, нет! Белый ковер! Быстрее, где тряпка?
Я приношу две тряпки, и, став на четвереньки, мы яростно вытираем пятно.
— По-моему, все будет в порядке, — наконец серьезно говорит Вики.
— Я в этом уверен, — говорю я, глядя ей прямо в глаза. Она улавливает особую нотку в моем голосе и вжимается в спинку кровати.
Мы молчим. Наконец, она говорит:
— Какая я была дура.
— Нет, Вики. Ты отнюдь не дура. Ты все время хотела этого, но ты обманывала себя, потому что одна мысль об этом раздражает тебя, — не пугает, а раздражает, — и ты не хочешь сердиться на меня. Но, Вики, я не собираюсь обращаться с тобой так, как с тобой обращались в прошлом. Я люблю и уважаю тебя, и поэтому все будет совершенно по-другому.
Она решительно говорит:
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я не сержусь. Никто не раздражал меня. Никто не обращался со мной плохо.
Я встаю, снова приношу бутылку шампанского из кухни, наполняю наши бокалы и залпом выпиваю столько, сколько могу выпить, не переводя дыхание. Затем я холодным, академичным голосом профессора колледжа, который пытается провести умного, но упрямого студента, говорю:
— Хорошо. Ты не сердишься. Тебе просто больше не нравится секс. Ну и что? Многим людям не нравится секс. Существует целая индустрия, для тех, кому не нравится секс. Люди не нарушают законы тем, что им не нравится секс. Это огромная прекрасная страна, и не обязательно, чтобы тебе нравился секс, так же, как не обязательно, чтобы тебе нравились твоя мама, национальный флаг и яблочный пирог. Но почему бы тебе на этот раз не дать бедному старому сексу шанс? Почему бы тебе не дать бедному старине сексу еще один шанс? В конце концов у тебя все первоклассное и задаром, и кажется, это позор, хотя бы время от времени, не пользоваться этим. Ты когда-нибудь читала пьесы Мидлтона?