Гренадер
Шрифт:
Больше всего он напоминал танкетку, только уменьшенную раз в десять по сравнению с боевой машиной. Всё остальное было таким же: приплюснутый корпус без башни, гусеницы, защитная окраска. Казалось, какой-то сумасшедший моделист взял и скопировал размерами метр на полтора образец настоящей бронетехники. Людей в танкетке явно не было, никакого оружия тоже не наблюдалось. Может, это сбило с толку гренадеров, карикатурная танкетка не имела никаких видимых признаков опасности.
Тем временем машинка бойко пылила по дороге, на повороте исправно совершила манёвр и направилась точнёхонько к стоявшим автомобилям. Бойцы смотрели на всё
Саблина спасло расстояние и то, что он непроизвольно пригнулся, организм на автомате реагировал не непонятную обстановку.
Взрывная волна подбросила его и перевернула в воздухе. Приземление выбило дух из лёгких. Сверху пронёсся раскалённый смерч, просвистели осколки, из окон «сержантского» дома градом посыпались стёкла. Следом рванули бензобаки автомобилей, пламя вмиг объяло сцепленные машины, и они заполыхали чадным факелом. Вокруг распростёрлись тела гренадеров мобильного резерва.
Саблин лежал навзничь, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и невидящим взором глядел в небо. Быть может, виделись ему сейчас отлетающие души его бойцов, а может, просто рябило в глазах…
К действительности его вернул Урядников, трясущий за плечи:
– Ваш-бродь, ваш-бродь! Живой?!
Саблин промычал что-то неразборчивое, а верный Анисим несказанно обрадовался:
– Слава тебе, Хосподи, слава, Хосподи. Живой!
Невдалеке перепуганный насмерть Ося Шифман жал на газ старенького «форда», улепётывая подальше от «сержантского» дома. Он выполнил поручение в точности, угнал и привёл машину ко времени, но на стрельбу и взрывы не подписывался. Видит Бог, не подписывался!
– Что ж, по-тихому не получилось, – подполковник Иоффе прохаживался в узком пространстве между столом и верстаком.
Саблин, наскоро обмазанный зелёнкой, с забинтованной головой, сидел на табурете и сумрачно следил за начальником. Подпоручик Станкевич отделался легче, во время злополучного взрыва они с Урядниковым брали в плен боевиков, засевших на крыше. Во всяком случае, остались целы. Измятая, в ржавчине и пороховой гари форма не в счёт.
– Я потерял полвзвода, – убитым голосом произнёс Саблин. – Всех, кто был в засаде, в сапожной будочке. Потёмкин с Никоноровым погибли сразу, старший унтер Филонов едва жив, врачи борются за его жизнь.
– Это они из «офенрора» засветили. А может, из «панцершрека»… – вставил Станкевич виноватым голосом, будто всё произошедшее считал своим недосмотром. – А то, чем попотчевали танкистов под Золочёвым, – «Копьё Зигфрида». Это что с дистанционным наведением. Совершенная новинка…
Саблин продолжал, будто не слышал:
– Строгов умирает в лазарете от ран – грудь прострелена. И наконец, третье отделение в полном составе, от подпрапорщка Карамзина до младшего унтера Никитского. Они брали в кольцо автомобили, когда прикатила эта каракатица…
– Радиоуправляемая танкетка, начинённая взрывчаткой, – произнёс Пётр Соломонович. – Во Франции гитлеровцы уже начали их применять, а для нас это оказалось неожиданностью. Однако хватит скорбных речей, Иван Ильич. Войны без потерь не
– К сожалению, и задачу свою мы выполнили лишь наполовину, – добавил Станкевич. – Живыми удалось взять только шестерых, и все мелкая сошка, исполнители. Работать с ними, конечно, будем, но…
– Тем не менее ОУН во Львове лишилась предводителей. Да и в Станиславе тоже. Захарченко и Тиртый были самыми видными фигурами. Сейчас, без руководства, наверняка начнётся смута в рядах, борьба за власть. На какое-то время активность боевиков снизится, и нам это на руку. Вечером совещание у военного комиссара, уверен, директива останется прежней – провести съезд обязательно и в положенный срок. А срок послезавтра. Так что недаром положили свои жизни твои гренадеры, поручик. Времени у ОУН, что бы они ни замышляли, почти не остаётся. Но вот, господа, вопрос. Иван Ильич, вспомните-ка ещё разок последние мгновения перед взрывом.
Саблин прикрыл глаза – и будто вновь побежал по запылённому, просвеченному насквозь солнцем двору. И отворилась дверца «опеля»: «Сегодня ваша взяла!..»
– Ну да, так и крикнул Тиртый, – потрогал повязку Иван Ильич. – Мол, мы безоружны, не стреляйте…
– То есть он хотел сдаться? – подался вперёд Иоффе. – Готов был отдать себя в руки наших солдат?
– Получается, так, – задумчиво подтвердил Саблин.
– И его ликвидировали, – подытожил особист. – Кто-то издали, но очень внимательно следил за развитием событий и, как только те приняли невыгодный для наблюдателя оборот, уничтожил одним махом главных персон. Ваши мысли, господа?
– «Зигзаг»! – почти в унисон воскликнули офицеры.
– И я так думаю, – согласился Иоффе. – Вот кто будет теперь главным кукловодом. Подберут под себя остатки оуновцев, организуются, и будем мы иметь дело с Дефензивой, господа. Не скажу, что это приятнее. Сейчас всем участникам акции отдыхать. С завтрашнего дня начинаем усиленно готовиться к проведению съезда. И если уж там произойдёт нечто подобное, то и не знаю, где службу будем заканчивать.
Станкевич взялся подвезти Саблина на Злоту.
– В день съезда мобилизуем все силы, – говорил он, не отрывая глаз от дороги. – Заблокируем всё: не то что «шумовая пушка», никакие «Копья Зигфрида» им не помогут. Тотальный контроль, осмотр всех входящих. Помещения языками вылижем. К чёрту эту игру в доверие. Они кладут наших десятками. Заманивают в ловушки, применяют экспериментальное оружие… Ты в курсе, что по городу устойчиво ходят слухи, будто всё это наших рук дело? Мол, русские специально запугивают население, а потом – раз! – и объявят себя единственно возможным гарантом мира и спокойствия.
Саблин угрюмо молчал. Слушая злые, решительные слова подпоручика, невольно замечал, как изменился город за несколько дней. Ведь ещё недавно он гулял по этим улицам: прохожие на тротуарах вальяжно фланировали, у кафе бурлила своя, особая жизнь, кроме экипажей по брусчатке катили сияющие лаком легковые автомобили, «Витязей» и «летучек» почти не было, редкие патрули из местной милиции скорее придавали городу особый колорит, чем наблюдали за порядком.
Теперь же всё не так. Прохожих с наступлением вечера почти нет, если и идёт кто, так обязательно в мундире. Русские стрелки на перекрёстках. На выезде из Цитадели – «Держава», у Святого Юра – «Витязь» и «летучка», витрины магазинов и кафе, по большей, части темны.