Грешная женщина
Шрифт:
Тронутая сыновней заботой, Валентина Исаевна пожаловалась, что спала, как всегда, неважно, то есть совсем не уснула, ну, возможно, подремала часок, не больше, хотя выпила таблетку седуксена. Но чувствовала себя сносно и уже поставила на плиту мясо. К обеду будет борщ и котлеты с жареной картошкой.
— Ты во сколько приедешь?
— Часикам к двум, как обычно, — Вдовкин с удовольствием подумал, какой спокойный, безоблачный ожидает его впереди день. После завтрака он, пожалуй, пощелкает часик рулеткой в игорном клубе «Три коня», потом покушает с матерью борща, поваляется с газеткой, потом они вместе посмотрят очередную серию «Просто Мария», да еще там, кажется, намечался кубковый матч «Спартачка». Славно жить на белом свете, господа!
На
— Никак, уже поправился, дядя Коль?
— Вчера в молочную завезли молдавского. Теперь уж разобрали, не спеши.
— Почем?
— Не помню. Я ящик отоварил. Не хочешь бутылочку?
— Не пью, дядь Коль.
— Чего так? Сердешко?
— Охоты нет. Ты опять, что ли, закурил?
— Да не-е… Так, для видимости. Слыхал, чего с Михалычем стряслось?
— С каким Михалычем?
— Ну как же… из пятого подъезда. Инвалидный «Запорожец» у него.
— А-а, — вспомнил Вдовкин. — Приплюснутый такой. С орденом ходил.
— Именно, что с орденом…
Оказалось, с Михалычем произошла большая незадача. Вышел он ночью по привычке проверить, целы ли колеса у «Запорожца». К нему привязалась кучка пьяных молокососов. Разглядели орден на лацкане: «Дай, дядя, поносить! Дай, дядя, поносить! Нам тоже хочется. Мы же дети!» Было их человек шесть, мальчишки и девочки. Михалыч, конечно, заартачился. Его вырубили какой-то железякой по башке. Потом пиками исковыряли. Но орден не тронули. Просто резвились ребятки, накурились какой-то дряни. Кто-то из разбуженных жильцов вызвал милицию. Ребяток отловили. Но пока то да се, пока приехала «скорая», Михалыч уже помер.
— Что характерно, — сказал дядя Коля. — Перед смертью все переживал насчет колес. Все ему чудилось, колеса сперли. Когда убедился, что колеса на месте, сразу и преставился.
— Его можно понять. Все же легче помирать, когда имущество цело.
— Я и то говорю. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…
Вернувшись из магазина, Вдовкин уселся у окошка с газетой. С увлечением прочитал в «Известиях» статью о приватизации. Башковитый журналист с добрым юмором описывал, как Лужков поссорился с Чубайсом. Не поделили они, естественно, московскую недвижимость. Каждый считал, что принадлежит она только ему одному, и у каждого были свои весомые резоны. В конце статьи журналист с горечью предупреждал, что если крупные демократы и дальше вот так будут цапаться из-за каждого куска, то вонючая фашистская оппозиция с присущим ей цинизмом обязательно использует семейную размолвку в своих гнусных политических играх. Не успел Вдовкин порадоваться прозорливости журналиста, как зазвонил телефон.
Звонивший представился Мишей Губиным, и когда Вдовкин сообразил, кто это, сердце у него екнуло.
— Да, Миша, слушаю.
— Не хотите прокатиться до Валентиновки, Евгений Петрович?
— Хочу, — сказал Вдовкин. — Вы их нашли?
— Они там на даче водку жрут.
— Что-нибудь взять с собой?
— Ничего не надо. Я от метро звоню. Подберете меня?
— Вы один, Миша?
— С вами будет двое. Не волнуйтесь, Евгений Петрович. Дельце плевое.
— Я не волнуюсь. Ждите. Через пять минут буду.
От Медвежьих озер и до самой Валентиновки так полило, точно небеса прохудились. Молнии скакали прямо по асфальту. Черные тучи надвинулись, как своды шахты. Похоже, природа решила наконец свести счеты с двуногими тараканами, опоганившими ее лоно. Вдовкин вел машину осторожно, на малой скорости, а многие водители пережидали обочь шоссе. Дворники не успевали сбрасывать воду.
— Такое же предзнаменование было князю Игорю, — усмехнулся Вдовкин.
— Ну мы-то с вами не князи. Или передумали?
— Нет, не передумал. Уговор дороже денег.
Он поставил Алеше условие: банк против убийц Плаховой. Алеша согласился. Но
— Извините, Евгений Петрович, — сказал Миша Губин. — Если хотите, не отвечайте. Вам доводилось убивать человека?
— Пока Бог миловал.
— А вот Пятакову доводилось. И не раз.
— Я понимаю, спасибо.
Больше они не разговаривали. Вдовкин, прорубаясь через гремящие потоки, размышлял, что из себя представляет Губин. С виду интеллигентный, приличный молодой человек, даже с налетом приятной, дорежимной архаики. Во всяком случае, никакой патологии. Ни торчащих клыков, ни садистских ухваток. Но по мнению Насти, а она никогда не ошибалась в людях, это был один из самых опасных и грозных боевиков в Москве. Может быть, самый опасный, номер один. Кто он такой? Что им руководит в жизни? Вдовкин думал об этом и одновременно удивлялся своему совершенно неуместному сейчас любопытству.
В очередной раз избежав гибели под колесами промчавшегося по встречной полосе «КрАЗа», въехали на узенькую улочку Валентиновки. Как по заказу, тучи укатили за горизонт, гроза истончилась, и на голубое небо взошло холодное оранжевое, осеннее солнце. Дачный поселок открылся взору, как пряничная панорама на японском слайде. Пустынные дворы, блестящая лаком дорога, пронзительная желтизна листвы — все чутко дышало покоем. Метров через двести свернули на грунтовый проселок, где образовался бурлящий, пузырящийся, стремительный водосток, машина сразу забуксовала, зафыркала, и Вдовкин выключил зажигание.
— Ну и хорошо, — сказал Губин. — Дальше пешочком.
Еще два раза сворачивали в проулки. Губин вел уверенно, точно бывал здесь раньше. У одного из высоких дощатых заборов остановились.
— Придется перелезать. Через ворота засекут. Вы как?
Сквозь щели забора был виден густой, неухоженный сад, где яблони росли вперемешку с березами.
— Перелезу, — сказал Вдовкин. Губин нагнулся и подставил спину, обтянутую нейлоновой курточкой. На нее Вдовкин взобрался, как на камень, но спрыгивая с двухметровой высоты, все же занозил себе ладонь. Губин слетел сверху мягко, как кошка. Отряхнулся, снял кроссовки и натянул на пальцы левой руки какие-то железные колечки. Он неуловимо изменился за эти мгновения. Теперь это был не тот благодушный, неторопливый, подчеркнуто любезный человек, который ехал с Вдовкиным в машине. Зрачки заледенели, из глаз исчезло всякое выражение. Движения были аккуратны, вкрадчивы. Беспощадный зверь на охотничьей тропе — вот кто скользил босиком рядом с Вдовкиным по мокрому саду.
К дому они вышли с фасада и остановились под нависшим над кустами сирени деревянным балконом.
— Готов? — спросил Губин, странно улыбаясь. Вдовкин молча кивнул. Губин подпрыгнул, уцепился руками за карниз и элегантным рывком перенес себя через балюстраду. В ту же секунду перегнулся вниз и протянул руку Вдовкину. Евгений Петрович почувствовал, как его кисть защемило точно в капкане и, охнув от головокружительного полета, ощутил себя уже стоящим на балконе.
Губин осторожно заглянул в окно: в комнате никого не было. Он просунул руку в открытую форточку, отодвинул задвижку и потянул раму. Они очутились в маленькой, по-дачному обставленной спаленке. Подойдя к двери, Губин приоткрыл ее на дюйм и начал прислушиваться. Прислушивался он долго, замерев в позе вопросительного знака. Потом они выскользнули в коридор. Здесь было еще три двери и деревянная лестница с резными перилами, уходящая вниз. Там, внизу, на всю мощность клокотал телевизор, и сквозь дикую рекламную какофонию еле пробивались ленивые мужские голоса. Слов нельзя было разобрать. Еще два шага — и огромный холл открылся перед ними как на ладони. За журнальным столиком спиной к ним перед экраном сидели двое мужчин. На столике пивные и водочные бутылки, закуска. На экране была теперь не реклама, а тягучая цветная порнуха, текущая из видака. При желании Вдовкин и Губин могли вместе с хозяевами прямо со второго этажа вдоволь насладиться пикантным зрелищем.