Грешник
Шрифт:
Подойдя к останкам, он вылил на них сильно пахнущую алкогольную жидкость, от этой вони его замутило. После превращения все его чувства обострились, а тело, казалось, ему не принадлежало. Он стал таким высоким, лапы выросли даже для старой отцовской обуви, ладони раздались вширь, пальцы стали длиннее.
Он не знал, как выглядело его лицо. Ему было все равно.
— Что ты делаешь? — спросил Бальтазар.
Син помедлил, когда подошел к телу
— Почему он держал ее здесь? Он не любил ее.
Задавая этот вопрос тому, кто не знал ответ, Син все понимал. Останки служили наглядным примером того, что выполнение приказов отца — его единственный шанс на выживание. Его отец обеспечил таким образом послушание сына. Было слишком много дней и ночей, когда он напивался так сильно, что не мог раздобыть себе пищу. Он нуждался в обслуживании.
И он хотел, чтобы ему подчинялись.
Син пробормотал что-то своей мамэн, а потом продолжил поливать ее медовухой, темная жидкость впитывалась в слои ткани, укрывающей ее скелет.
Он опустил бутыль и отшвырнул ее на лежанку.
— Кузен, ты собираешь ее сжечь?
Милостивая Дева, он едва терпел вонь этой жидкости. Запах возвращал его в ночи, когда он был меньше. Слабее. Оглянувшись назад, он увидел разбитый стул и вспомнил, как влетел в него всем своим хрупким телом, ломая ручки и ножку сиденья.
По крайней мере, превращение обеспечило его полным набором зубов. Отец же выбил ему несколько.
Син повернулся к огню и поднял горящее полено.
— Ты должен уйти.
Бальтазар нахмурился.
— Ты даже не попрощаешься со мной?
— Ты должен уйти.
Повисла длинная пауза, и Син молился о том, чтобы мужчина не стал свидетелем чувств, которые не стоило никому показывать.
Когда кузен просто вышел, Син в последний раз окинул комнату взглядом. Потом бросил горящее дерево на останки мамэн. Когда пламя вспыхнуло и быстро распространилось, Син подумал о жаре, что разрывал его тело во время превращения. У него осталось мало четких воспоминаний, но жар он помнил. Жар и треск, с которым ломались кости, чтобы вырасти на целые дюймы в считанные часы.
Он не верил, что смог выжить. И в то, что та милая щедрая женщина дала ему свою вену прямо перед рассветом. Ей пришлось уйти из-за восходящего солнца, чтобы избежать его губительных лучей. Бальтазар тем временем плотно закрыл вход в хижину, чтобы защитить Сина, чье превращение было еще в процессе, его тело увеличивалось в разы до нынешних объемов.
Когда все кончилось, он был так слаб. Син помнил, как лежал на утоптанной копытами земле, ему казалось, что он уже никогда не остынет. Но, в конечном итоге, когда солнце село за горизонт, а тепло дня отступило, так и жжение в торсе и конечностях ослабло.
Когда он, наконец, покинул хижину, то ожидал увидеть кровь отца, пролитую его рукой, его останки. Ничего не осталось. Все исчезло, будто ничего и не было. Он спросил Бальтазара, не чувствовал ли он паленый запах в течение дня. Кузен ответил что да, чувствовал.
А после этого в течение трех дней и ночей Син восстанавливал силы.
Сейчас, когда пламя начало распространяться, Син закрыл глаза и мысленно попрощался. Он не знал, куда отправится. Одно он знал точно — он не мог оставаться в деревне ни одной ночи. У него не было пожитков, и только ноги могли унести его отсюда. Здесь оставалось слишком много призраков, невыносимо много… и людей тоже. Он должен был найти свою судьбу, отстраняясь от наследия отца и того, что он сам сделал с мужчиной.
В деревне уже наверняка все знают. Женщина должна была объяснить свое долгое отсутствие, пока она кормила его во время превращения. А что до его отца? По нему никто не будет скорбеть, но его отсутствие заметят.
Син вышел из хижины и…
Бальтазар стоял у входа в пещеру, держа в руках поводья двух ладных скакунов, навьюченных под завязку.
— Я еду с тобой, — сказал его кузен. — Я, конечно, еще не пережил превращение, но у меня ловкие руки, и я умнее тебя. Ты без меня не выживешь.
— Я уже многое пережил, тебе это известно, — ответил Син. — Не пропаду.
— Тогда разреши отправиться с тобой. Мне тоже нужно бежать отсюда.
— Потому что успел обчистить всех в деревне и каждый житель в курсе о твоих наклонностях?
Последовала пауза.
— Да. Поэтому. Как думаешь, где я взял этих скакунов?
— У помещика?
— Да. Он плохо о них заботился. Им будет лучше с нами. — Когда одна из лошадей топнула копытом в согласии, Бальтазар протянул Сину подводя. — Так что скажешь, кузен?
Син не ответил. Но взял предложенное.
Он оседлал коня, Бальтазар сделал то же самое. От хижины поднимался дым, и лошади дергались, слыша потрескивание огня. Вскоре пламя охватит крышу, и оранжевые языки выберутся из пещеры, устремляясь к небесам.
Он превратил ужасный отчий дом в погребальный костер для мамэн, и почему-то это казалось уместным.
— Ты не попрощаешься с той женщиной перед своим отъездом? — спросил кузен, прежде чем они пустились вскачь.