Грешники в раю (Любить и беречь)
Шрифт:
– Она настоящая чудо, миледи, – ответил он, выпятив грудь, как будто сам был отцом кобылки. – Она в отличной форме, и мамка в полном порядке.
– Как вороной жеребец, Колли? – спросил Кристи.
– Ну, теперь ему бы не помешала пробежка, викарий, уж это точно. Я сам гоняю его по пустоши, когда время есть; но парень мог бы больше: он очень беспокоен и брыклив.
Старая массивная, из камня на известке конюшня была только наполовину заполнена лошадьми: старый виконт экономил, но глаз у него был верный – все купленные или выращенные им животные были первого сорта. Кристи шел с Энни по засыпанному
Молли и ее жеребенок находились в просторном деннике в конце длинного отсека, отделенные для безопасности и спокойствия от остальных лошадей, даже от Лонгфеллоу, гордого отца.
– Правда, они прекрасны? – пробормотала Энни, бесшумно поднимая деревянную задвижку и осторожно проникая внутрь.
Молли кормила жеребенка; она скосила на них свой большой глаз и, узнав хозяйку, радостно заржала.
– Привет, Молли! – Энни ласково погладила ее по лоснящейся шее. – Как ты, моя прекрасная? Как твой любимый ребенок? О Боже, Кристи, – прошептала она в экстазе, – вы когда-нибудь…
Он засмеялся от удовольствия – жеребенок, которому был только день от роду, являлся, конечно, одним из самых обворожительных созданий. Гнедая в отца, эта малышка получила от матери белое пятно на глазу.
– Колли точно заметил, она настоящее чудо, – подтвердил он, поглаживая кобылку. – Как вы ее назвали?
– Колли зовет ее Заплаткой.
– Ну, вы можете придумать кое-что получше.
– Да, это не самое эффектное имя. – Голенастая кобылка, насосавшись молока, решила поизучать их своими громадными влажными глазами. – Но, так как она на самом деле не моя, я не думаю, что имею право давать ей имя. Я теперь хожу сюда в гости.
Она сказала это тихо, со спокойным лицом, глядя неподвижно на тонконогого жеребенка. Кристи постарался попасть ей в тон.
– Вы думали о том, куда поедете?
– Нет. Или, лучше сказать, думала безрезультатно. – Она сняла свою широкополую шляпу и пригладила волосы ладонью. – Хотите взглянуть на жеребца?
Он кивнул и последовал за ней назад, в коридор.
Жилище Дьявола было почти так же просторно, как стойло ожеребившейся кобылы, где была Молли, как и положено для дорогого, породистого скакуна. Но большой жеребец бил копытами, не переставая, кожа под его попоной подергивалась от нетерпения. Как сказал Колли, он был беспокоен и рвался на свободу.
– Перед тем как уехать, Джеффри просил меня присмотреть за ним, – признался Кристи, поглаживая черную благородную шею, чтобы успокоить его. – Я был занят, но это меня не извиняет. Я выделю время для его выездки.
– Я думаю, вам надо называть его Тандем, – сказала Энни. – Это имя записано в родословную, да и не годится для священника скакать по полям верхом на коне по имени Дьявол.
Он принял предложение, и они улыбнулись друг другу.
– Кристи, – спросила она, помолчав, и ее улыбка угасла, –
Он внимательно взглянул на нее.
– Что вы имеете в виду? Я упал с лошади, я говорил вам.
– Но это не полная правда. Давайте, скажите мне наконец – что это изменит? – Видя, что он еще колеблется, она добавила: – Поверьте, вы мне не можете сказать о Джеффри ничего такого, что меня шокировало бы.
Твердое выражение ее лица смущало его. Она опустила голову, как будто изучала скребницу, которую взяла из ящика в углу.
– Джеффри столкнул мою лошадь с тропы, – медленно проговорил он, – потому что мы его обгоняли.
Энни подняла глаза, в них была боль, но не удивление.
– Вы могли бы погибнуть.
– Да. Или Донкастер – мой конь. Я не могу это понять. Когда мы были детьми, он ничего подобного не мог бы сделать. Никогда.
– Он изменился.
– Почему?
Энни покачала головой и бросила скребницу обратно в ящик. Не говоря ни слова, она вышла из стойла жеребца и пошла по пыльному коридору обратно к кобыле.
– Что вы имели в виду, когда говорили, что я не могу сказать о Джеффри ничего такого, что бы вас шокировало? – продолжал Кристи, снимая сюртук и бросая его на низкую скамейку у стойла.
Энни стояла к нему спиной, опираясь на плечо Молли. Жеребенок свернулся на куче сена и крепко уснул. Кристи подходил ближе, пока не остановился за спиной Энни. Ее голова склонилась, он видел полоску кожи на шее, золотистые пряди ее прекрасных волос.
– Расскажите мне, – сказал он тихо, и она вздрогнула, не зная, что он так близко. – Он причинил вам боль? Расскажите, Энни.
– Я скажу вам одно, – сказала она так тихо, что ему пришлось наклониться к ней, чтобы слышать. – Год назад он меня ударил, и я упала с лестницы. Мы спорили, он потерял голову. Я сломала запястье. Он никогда, никогда больше не касался меня. Насилия больше не было.
Кристи взволнованно взял ее за руку, которую она положила на холку кобылы.
– Эту?
Она кивнула, не поворачиваясь. Он схватил пальцами тонкий, бледнокожий изгиб, осторожно нащупывая хрупкие косточки.
– Что еще?
Она покачала головой.
– Скажите мне.
– Кристи, не спрашивайте.
Все еще держа ее запястье, другой рукой он откинул ей волосы со щеки, чтобы увидеть ее лицо.
– Хорошо. Не сейчас. Но мне жаль, что вам причинили боль. Я хотел бы знать вас в то время. Я хотел бы помочь вам.
Она встала к нему вполоборота. Их тела почти соприкасались; если у него еще были сомнения, почему они снова замолчали, то выражение ее глаз развеяло их. А потом она коснулась кончиком языка верхней губы и прошептала:
– Кристи, если вы поцелуете меня, это будет грехом?
Он не засмеялся. И не сказал о том, что подумал – что для него это как причастие. Он не хотел ее напугать. Он нагнулся и легко прикоснулся губами к ее губам, ощущая на лице ее легкое дыхание. Ее губы трепетали, но его поцелуй оставался легким, и он не коснулся ее, опасаясь, что неправильно ее понял. Ее рука осторожно коснулась его щеки. У нее были теплые, нежные, мягкие губы, он не удержался и ласково провел по ним своими губами. Тогда она подняла руки и обвила его шею, и он понял, что не ошибся.