Грешным делом
Шрифт:
Циля забегала по комнате, сжав виски пальцами:
– Зачем, зачем я вышла за него замуж? Господи, какая же я была идиотка! Наш брак с самого начала был ошибкой. Он даже начался с ошибки. Представляешь, его, Каретова, в ЗАГСе приняли за свидетеля! Мы туда толпой зашли, он ростом маленький, в льняной паре, а его друг, высокий такой, с галстуком и в пиджаке, оказался чуть позади и как бы между нами. Эта тётка говорит, а сама всё на его друга смотрит. Потом объявляет: новобрачные, распишитесь. Мы пошли. А она как заорёт: «свидетели потом!». Его за свидетеля приняли, понимаешь? Это был знак. И теперь, когда я встретила тебя, то просто лишний раз в этом убедилась. Дай мне время, прошу! Я обещаю, что разберусь с этим раз и навсегда!
– Время? Сколько тебе нужно времени? – Не понял я.
– Не знаю, месяц, год, нет, два. Лучше три! Да, за три года я всё разрулю.
– Циля, ты с ума сошла? Три года? А что я буду без тебя делать всё это, ты подумала? Я же тебя люблю, я жить без тебя не могу!
Она вдруг села на кровать, положив на свою руку мне на колено, и серьёзно посмотрела на меня:
– Ты слышал про Промискуитет?
Что то такое я слышал, только не помнил про что это и где.
– Ну, что -то вроде слышал, да. Но причём здесь это? – Пробормотал я.
– Слушай, Промискуитет, это философия. То есть, такое движение. У меня бабушка с самой революции проповедовала его в нашем богом забыто городке. Промискуитет учит, чтоб человек не замыкался на ком -то одном. Чтобы он был открыт для всех остальных. Понимаешь? Чтобы не думал, что он вот сделал с кем это с кем и теперь обязан этому кому -то по гроб жизни!
– Так что ты предлагаешь? – Захлопал я глазами. – Изменить тебе?
– Не изменить! Я предлагаю тебе, во -первых, меня не ревновать! Если я сказала, что люблю, что я буду с тобой, это случится, несмотря ни на что. Несмотря ни на какие мои отъезды и действия. Тебе надо просто довериться мне и ждать.
– Но Циля…
Она остановила меня регулировочным жестом:
– Лео, послушай, дай мне время, повторяю, я всё улажу и вернусь.
– Но Циля! – Я подскочил. – Как ты это собираешься уладить? Ты смеёшься? Три года! Ха! Как это возможно? Ты что, предлагаешь мне ждать тебя, как некоторые девушки ждут моряков из армии?!
– Неважно, три года это я так сказала, образно, может, я завтра вернусь, ну, то есть, не завтра, а на следующей неделе. Дело не во времени –а в результате!
Увидев смятение на моём лице, она подошла ко мне, села рядом и, начав гладить меня по лицу тыльной стороной ладони, стала говорить:
– Лео, ну, ты очень хороший, мы с тобой обязательно будем вместе, только не сразу, не сейчас, но поверь …
– Боже, три года – это же вечность! – Простонал я. –Это невозможно, понимаешь!
– Ну что ты зациклился на этих трёх годах! Я же сказала просто образно. Иногда для человека неделя, как три года. А иногда три года, как один день. Всё условно…
– Циля…
Я смотрел на неё влюблёнными глазами. Неужели ты правда хочешь уехать?
– Ну, почему сразу уехать! Это де произойдёт не прямо сейчас, а, может, чуть позже…Мы с тобой поживём, посмотрим друг на друга.
– Сколько поживём? – Спросил я.
Вместо слов, она потащила меня обратно к кровати, усадила и тут положила голову на мои колени, чтобы я мог видеть лишь стянутый резинкой гладкий и блестящий, немного похожий на лошадиный хвост её волос и не искал в её глазах человечности.
– Увидишь, время летит быстро… – донёсся её тихий, направленный в стену глуховатый голос.
Странно, но вскоре после этого нашего разговора я успокоился. «Какая разница в самом деле, думал я, замужем она или нет, ведь мы любим друг друга. Допустим, есть где –то человек, формально считающийся её мужем. И что с того? Ездят же люди по доверенности на авто, который де-факто является их собственностью? Здесь, по-моему, тот же случай. Некоторое время я страдал, не зная, как представлять Цилю знакомым. Затем пришло решение. Я стал говорить: «Циля, жена», не уточняя, чья именно. По-моему, её это даже забавляло. Разговор о возвращении был на время снят. Циля будто вняла моим доводам и смирилась с тем, что ей не надо возвращаться.
Мы сняли однокомнатную квартиру в центре посёлка, рядом с тётиным домом, и начали с ней делать ремонт. Не припомню более изнурительной работы. Приклеив обойный лист, мы падали на диван, чтобы заняться любовью. Потом, ещё лёжа, начинали обсуждать сделанное, водя пальцами по только что приклеенным обоям:
– У тебя здесь какая -то неровность…
– Потому что там приличный бугорочек был на стене, и с ним пришлось поработать…
– По –моему ты плохо с ним поработала. Он выпирает.
– Жопа, да?
– По очертаниям скорее колено. Давай оставим, мне нравится. Серьёзно, у тебя талант, что значит рука художника!
– Сейчас я лягну тебя. Больно!
– Минутку, а вот здесь рядом просматриваются нос, рот и чей -то фейс с колпаком, о –да это Буратино!
– Лео, я знаю один приёмчик…
– О, я его знаю и легко могу простейшим ударом языком по губам. Давай покажу…
– Размечтался! А пяткой между ног не хочешь!
– Ни в коем случае.
– Иди ко мне, будем целоваться.
– Ну, всё, ты дождался!
Мы принимались возиться.
– Смотри, тут чьё -то лицо нарисовано! –Кричал внезапно я, тыча пальцем в стену. Она отвлекалась:
– Где?
Я успевал её пощекотать, потом обращался к стене:
– Да вот. Погоди, не хватает одного глаза, я его сейчас проковыряю…
– Только попробуй испортить мою работу!
Начиналась снова борьба, во время которой Циля умудрялась бить меня локтём, и одновременно пяткой. Я в основном защищался. Надо сказать, что у неё, спортивно подготовленной, был неуемный темперамент. Наконец, не в вилах больше обороняться, я решил сдаться, сказав:
– Ладно, и так сойдёт. Знаешь, в этом одноглазом что –то есть. Лично меня он интригует. Напоминает Буратино в старости. Так сказать, вот, что бывает с теми, кто хочет узнать, что там за горизонтом, пройти сквозь нарисованный холст.
– А что бывает? – Заинтригованная, спросила Циля.
– Они умирают. Под обоими.
Мы опять расхихикались не на шутку, а потом стали толкаться. Устав от борьбы, какое –то время потом мы лежали вдвоём, беззвучно закатываясь над весёлой белибердой, которую сами придумали. Если нас одолевал смех, то мы ржали во весь рот, забыв, что любой гулкий звук в пустой комнате соседи воспринимали, как склоку и ту же начинали барабанить в стену, чтобы призвать нас к тишине.