Грешным делом
Шрифт:
Передо мной была не девушка из провинции, а одалиска! От неё исходил фруктовый аромат, и её окутывало какое –то необъяснимое сияние. Неудивительно, что в том, что я чувствовал, было что -то от молитвы и преклонения одновременно. Не раздумывая, я сразу же присягнул храму её красоты, вознеся руки к мечетям её грудей и одновременно припадая к иконке между ног. Мы сплелись в упоительном соитии. А когда всё кончилось, долго лежали рядом, гладя друг друга. Боже, насколько это отличалось от того, что было с Наташей! Конечно, у меня с ней ничего не было! Я не врал! Отдохнув немного, мы снова и снова предавались любви.
Наконец,
Две ночи подряд я провёл у Цили. Она иногда выходила из домика, чтобы делать зарядку, а потом возвращалась и мы занимались любовью. За едой в столовую ходил я. Когда меня спрашивали кому вторая порция, я говорил – девушке, которая заболела, и этого, как оказалось, было достаточно.
В ансамбль я передал через Толика, что заболел. Мне поверили. Когда я возвращался к Циле, мы ели, рассказывали что -то друг другу, а потом снова ложились в постель.
Каких только открытий я не сделал в ходе детального изучения её тела! Оказывается, чуть ли не любое прикосновение губами к женскому телу, может вызвать стон, а некоторые поцелуи даже страстную судорогу! Потрясённый этими открытиями я только и делал, что целовал её. А Циля, только и делала, что вздрагивала, отдаваясь мне снова и снова! Но ещё поразительней было то, сколько Циля знала стихов! Да что стихов, она знала целые поэмы!
В перерывах между сексом она читала мне их, а я лежал и слушал: Есенин, Цветаева, Мандельштам! О, это было невероятный замес из физической близости и поэзии! Она говорила, я слушал, подперев рукой голову и затаив дыхание. Из этого состояния не хотелось выходить!
Не удивительно, что скоро мы оба завязли в любовном бреду, как две перцовые горошины в жестяном кювете. «Где ты был так долго?», однажды спросила она меня. «Сдавал вступительные экзамены в институт», пожал я плечами. «Я не про это, дурачок». «А про что?». Она долго и ласково посмотрела на меня. Потом, отведя глаза, спросила с улыбкой: «Сдал?». «Конечно, я ведь уже тебе говорил», просиял я. «И кем ты будешь?», тихо спросила она. «Банковским клерком, видимо». «Слава богу, мы не умрём с голоду в старости», всё с той непередаваемой иронией глядя на меня, закончила Циля.
Потом я начал рассказывать ей про экзамены. Она так смеялась, что я всё прибавлял и прибавлял, выдумывая всё новые и даже несуществующие детали. Потом мы снова занялись любовью. А потом дремали, обнявшись. И снова сливались, проснувшись.
Иногда мы вдвоём выходили на улицу, чтобы подышать свежим воздухом или выкурить сигарету на двоих. Вообще –то Циля не курила, но иногда за компанию могла.
Репетиции и танцы в ансамбле тем временем продолжались. В какой -то момент я опять влился в состав. Но теперь, едва освободившись, я сразу бежал к ней. В клубе Циля теперь не появлялась. Иногда туда приходила Зоя. Посидев немного она, вдруг помахав всем на прощание ручкой, куда-то удалялась. Потом Зоя возвращалась, тоже одна. Однажды вечером, Циля, выйдя из своей комнаты постучалась к ней и спросила, где та была. Зоя ответила, что ездила в деревенский клуб смотреть итальянский фильм, а музыка ей уже надоела.
Наша мужская компания вдруг тоже распалась. Если раньше после репетиций мы всю ночь сидели в бильярдной, курили до одури и отпускали шуточки, то теперь, едва положив гитару, я выскакивал на улицу, выискивая в темноте узкую дорожку, которая вела к домику девушек. Зоя на моё частое появление в их жилище реагировала странно– здороваясь, она смотрела мимо меня, словно это был не я, вернее – я, но как бы ненастоящий, а настоящий я был где –то от неё на расстоянии. А иногда она меня будто вовсе не замечала.
Но однажды, когда я пришёл в их домик, а Цили дома не оказалось, мы с ней разговорились. Разговор вначале касался лишь отвлечённых тем, погоды и всего прочего. Но, разговорившись, она произнесла, сказав мне как бы между прочим:
– Я бы на твоём месте не теряла бы головы из –за неё!
– Ты про Цилю?
– А про кого же ещё!
– Но что ты имеешь виду? – Спросил я.
– Циля тебе разве не говорила, что …
Но как раз в этот момент скрипнула дверь, это вернулась с зарядки Циля и Зоя, шепнув мне: «ладно, потом договорим как -нибудь …», и скрылась за дверью своей комнаты.
И вот, наконец, пришло время, когда Авангард объявил, что группа закрывает сезон. Пора было собирать вещи, упаковывать аппаратуру и сматывать шнуры. Примерно за день до этого, Зоя, собрав вещи, внезапно уехала, никому, кроме Цили, ничего об этом не сказав. Я помню, как Циля, к которой она зашла попрощаться, вышла её проводить на крыльцо. И когда Зоя поцеловала её, она, рассеянно помахав её вслед ладошкой, сказала:
– Пока.
При этом на лице у неё было такое выражение, будто никогда уже в её жизни не будет ни веселья, ни радости, ни хорошего настроения.
Мы договорились с Цилей, что она поедет ко мне. Поэтому закончив грузить аппаратуру в автобус, я побежал за ней в домик.
Открыв дверь в комнату, я увидел, что она сидит на кровати с заплаканным лицом. Я начал утешать её, целовать, поглаживать и всё закончилось тем, что мы занялись любовью. Потом она рассказала, почему плакала: "девки, суки, уехали, бросив меня! Тоже мне подруги»! Тут она снова пустила слезу. Я опять начал её утешать. Это мне удалось, и Циля потихоньку стала собирать вещи. Я сидел и смотрел на неё, радуясь, что мне так повезло в жизни. Какая девушка! Я даже не отдавал себе отчёта, что везти-то её мне в принципе некуда. Дома жили отчим, сестра и мама. Куда ещё я собирался вместе с Цилей там пристроиться? Но в душе царил бесшабашная весёлость, присущая исключительно молодости: а, пробьёмся как-нибудь, думал я! Решим проблему!
Циля всё доставала и доставала вещи из шкафа, складывала и клала в чемодан. Всё было отлично, пока не достав какую -то шёлковую вещицу, она не уткнулась в неё лицом и не зарыдала вдруг снова во весь голос. Как я не пытался утешить на этот раз, мне это не удавалось. Она рыдала так сильно, что мне порой даже становилось страшно. Но постепенно её рыдания всё же начали стихать. Через некоторое время она уже не плакала, а лишь конвульсивно вздрагивала плечами, то и дело хлюпая носом. На какой- то миг, она вдруг затихла и а потом вдруг булькнула, покачав головой: