Грешным делом

Пикин Яков

– Точнее заблудился, – усмехнулся я, – будто кто меня водит…

– Он и водит, сын мой, – подтвердила монахиня, выкинув неожиданно перед собой руку с торчащим указательным пальцем, – вон и дьявол позади тебя.

Я обернулся, замерев от ужаса. Ко мне, семеня ногами, быстро приближался тот самый старик, которого я встретил по дороге от вокзала. Резко повернувшись, я уставился на монахиню. Уголки её губ начали подниматься, обнажая жёлтые клыки. Ещё немного и я бы, закричав «на помощь!», рухнул посреди улицы на ватных ногах.

–

Чего несёшь, убогая? Человека пугаешь!– Услышал я вместо этого его высокий, резковатый голос старика. – Какой я тебе дьявол?

Монахиня снова начала истово креститься.

– Говорил тебе, не ходи сюда больше! Говорил? – Задребезжал старик, обращаясь к монахине:

– А это тебя не касаемо, Фёдор. Не спросясь, люди ходют молиться!

– Ох, что ты за баба! Сколько раз говорил, тут музей исторический, а не богадельня! Вот отдадут монастырь церкви, тогда и молись.

– Кто отдаст? Сама отмолю быстрее у Бога, чем вы, нехристи, отдадите божьим людям!

– Чего мелешь? Нету его! Хочешь брошюру дам прочитать? Чёрным по белому писано – бога нету!

– Свят, свят, свят, – закрестилась монахиня.

– Вот и давай…– прикрикнул старик. – шуруй по своим делам. Свят у неё!

– Ох ты, бес окаянный! Каким ты был, таким остался! Заворчала монахиня и, выразив досаду кивком головы, торопливым шагом отправилась дальше. Но, остановившись, вдруг сказала:

– Не командуй, ирод, ушло твоё время!

Проводив её взглядом, я повернулся к старику и сказал:

– Зачем вы так с ней? Она же божий человек!

– Кто? Она? – Старик ткнул пальцем в удаляющуюся фигуру монахини и вдруг закатился от смеха. – Да какой там! Это же жена моя бывшая – Наташка! Изображает из себя монахиню. Решила свихнуться на старости. А ты сам для чего здесь? Я ж сказал, тебе на Ивановскую, а это Воскресенская…

Дед махнул рукой в противоположную сторону.

– Туда?! Подождите, а разве не сюда?

– Нет. Тебе ж Борьку Картова, душегуба?

– Сашку.

– А, Сашку? Погодь. Этого не знаю…Хотя….

– Знаете, я наверно передумал. Лучше скажите, вокзал где? Обратно поеду.

– Вокзал?

Старик начал качать головой, будто поражаясь тому, с каким неразумным человеком он имел дело.

– Вон туда тебе надо идти, – поднял он мне настроение, махнув рукой в сторону клетчатой вышки, видневшейся неподалёку. Оказалось, я сделал приличный круг. Если б я пошёл прямо, а не по совету старика, то пришёл бы сюда минут за пятнадцать.

– Чуть наискосок, а потом уж не сворачивай и до самой железки. –Пропищал старик.

– Ну, спасибо.

– Ага, давай, заходи, если чего, спрашивай…

И он быстро засеменил ногами, скрывшись в музее.

Я не спеша побрёл, затылком чувствуя, что дед продолжает следить за мной в щелку двери. Однако обернувшись, увидел лишь белые стены музея, розовую полосу восхода и чёрный силуэт удаляющейся монахини. «Боже, спаси и сохрани меня», попросил я тихо. В этот момент

где –то далеко, за рекой и лесом тихо охнул колокол, откликнувшись в моей душе тоскливым сладким эхом. Какое -то время после этого, я стоял, думая: показалось мне это или нет? Затем, застегнув молнию куртки до самого горла, я пошёл наискосок к вокзалу, как учил безбожный дед.

Видимо существует наивысшая справедливость, думал я, продолжая разглядывать двухцветные, обитые штакетником домики. Была как -то в моём детстве девочка по имени Тоня. Нам обоим исполнилось тогда лет по 14- ть. Мы оба с ней познакомились в пионерском лагере. Тоня умело целовалась в губы и давала трогать свою большую не по годам грудь пятого размера. Этот аномальный размер Тониной груди лично меня очень волновал. Тоня же, напротив, считала свою грудь уродством. Дело в том, что когда она нагибалась, чтобы вымыть пол или собрать помидоры, ребята из отряда начинали гоготать. А я не смеялся, поскольку считал, что хохотать над красотой это низко. Тоня это оценила. И из всех ребят поэтому она выбрала меня. А остальных близко к себе не подпускала.

Закончилась смена, мы разъехались по домам. Однажды Тоня, которая жила в Москве, на улице Осипенко, мне позвонила, а затем приехала ко мне в подмосковный городок в гости. Это было так неожиданно, что я поначалу не знал, как себя вести. Тоня всё поняла и попросила чаю. Попив чаю, мы сели на диван и начали целоваться. В какой -то момент мне захотелось снять тонин джемпер, и она позволила это сделать. С замиранием сердца рассматривал я её аномально большую грудь с сосками цвета ирисок. Мы целовались и ласкали друг друга.

Постепенно дошла очередь до крепдешиновых брюк, в которые Тоня была одета. Однако снять их Тоня, оказалось не готова, и мы стали бороться. Разозлённый, я в какой –то момент крикнул: ну и катись отсюда, раз ты такая! На самом деле ещё мои родители должны были вот –вот прийти и мне не хотелось объяснять им, откуда тут взялась маленькая девочка с большой грудью.

Тоня, вообразив, что её прогоняют, вдруг заплакала и стала умолять объяснить ей, что она сделала не так. Это меня почему –то решительно вывело из себя. Я так разозлился, что уже серьёзно приказал ей быстро одеться и уматывать. В молодости даже сам не понимаешь, насколько ты иногда жесток по отношению к другим.

Рыдая, Тоня стала надевать джемпер, а потом туфли. Затем она долго плакала в ванной. И в лифте. Даже на улице она не могла успокоиться. Так мы и пришли к остановке. Я хмурый, а она в слезах. «Объясни», просила она, забираясь в автобус и без конца оглядываясь, «умоляю, объясни мне, что я сделала не так?». А что я мог ей объяснить? Просто мне ужасно хотелось её рассмотреть всю, как следует, а, может, даже сделать ещё что -нибудь! А Тоня не позволила. Когда автобус с Тоней, наконец, уехал, я подумал: «а ведь она мне всё интересное показала, а я ей нет». Вот и наказание. Прости, Тоня!