Грешный ангел
Шрифт:
Когда Бонни исполнилось семнадцать, ее заметил Элай Мак Катчен, наследник владельца сталеплавильного завода в Нортридже – главы империи, простиравшейся от одного побережья до другого. Высокий, широкоплечий, волевой Элай с золотисто—русыми волосами и янтарными глазами, унаследованными от деда, показался Бонни почти совершенством. Это заблуждение впоследствии дорого ей обошлось.
Все молодые дамы в городе пришли в ярость оттого, что Элай Мак Катчен, которого ждало блестящее будущее, так увлекся Бонни.
– Выскочка, зазнавшаяся замарашка, вот кто она такая, – злословили они за чашкой чая, обмахиваясь изящными
Мужчины, напротив завидовали Элаю.
– Удачливый прохвост, – судачили они за пивом и покером.
Джошуа, покоренный красотой и душевными качествами Бонни, от всего сердца одобрил помолвку, обманув тем самым надежды обывателей. Его не смущало скромное приданое Бонни: он тоже когда—то был бедняком. Что из того? Он любил внука и видел, что Бонни Фитцпатрик даст ему счастье.
Радуясь любой удаче Элая, как своей собственной, Джошуа в ознаменование помолвки внука построил двухэтажный магазин и подарил его Джеку Фитцпатрику.
Фитцпатрик, одну половину жизни голодавший, а в другую наделавший долгов, не мог поверить, что замужество единственной дочери принесет ему такое богатство, и ликовал от радости. После церемонии, проходившей в благоуханном саду Мак Катченов, Джек малость перебрал и расчувствовался. Он плакал и сетовал на то, что ни его мать, ни жена Маргарет Энн не дожили до такого дня. Пережив тяжкую боль утраты после смерти жены, он редко вспоминал о ней, но неожиданный поворот судьбы разбередил его рану. Как печально, что эта святая женщина не видит, что ее дочь выходит замуж за такого прекрасного парня как Элай Мак Катчен. Теперь весь мир у ее ног. А сам Джек – хозяин магазина, заваленного товарами, и на вывеске красуется его имя. Разве на это не стоит посмотреть! От такой радости прослезится каждый добрый человек, а уж заплакав, конечно, плеснет немного в стакан, не так ли?
Когда наступила ночь, свадьба закончилась, и новобрачные ушли в свою спальню, только один человек в Нортридже был более пьян, чем Джек Фитцпатрик. Молодой Форбс Даррент напился, впервые почувствовав, что значит разбитое сердце.
Элай бережно уложил ее на кровать, затем разделся и встал на колени. Его сильные руки медленно скользили по обнаженным бедрам Бонни, поглаживая и лаская их. Он ласкал ее груди, стройную талию и атласный живот с таким восхищенным изумлением, словно видел все это впервые, а не занимался с ней любовью тысячу раз в самых неожиданных, порой совсем неподходящих местах.
– О, Бонни, – вырвалось у него, когда он раздвинул ее колени и взял за талию, – как ты нужна мне… как я хочу тебя….
Бонни знала, что скоро испытает наслаждение, но как она перенесет его после столь долгого ожидания? Она прошептала слова, которые, наверное, уже не сорвутся с ее губ:
– Я твоя, Элай. Возьми меня…
Часть первая
Опозоренный ангел
Глава 1
«…блистательная маленькая война…»
Спокейн, окруженный пшеничными полями, остался далеко позади. Паровоз с шумом тащил вагоны вдоль берега бурной реки Колумбии, поднимаясь все выше, к восточной части штата Вашингтон.
Усталая от дороги, перепачканная паровозной сажей, Бонни Мак
До того, как здесь проложили железную дорогу, опасную реку с ее порогами, перекатами и водоворотами отважно бороздили пароходы, но теперь, в 1898 году, эти большие суда отошли в прошлое. Мощная река, не укрощенная человеком, с ревом несла в океан огромные массы воды.
Бонни вздохнула. Мистер Теодор Рузвельт, частый гость за их столом в Нью-Йорке, всегда утверждал, что нация должна уделять больше внимания защите рек и сохранять девственные земли. Такие ресурсы, настаивал Рузвельт, пока еще богатые и многочисленные, нельзя считать неисчерпаемыми. Бонни не возражала ему, однако сейчас, когда поезд безжалостно увозил ее оттого, что было для нее дороже всего в жизни, воспоминания о Рузвельте вызвали у нее раздражение.
Если бы не его радикальные взгляды на события в Испании, ей, возможно, не пришлось бы покинуть Нью-Йорк, а Элаю – отправиться воевать на Кубу.
Газеты писали, что там, на покрытых джунглями островах, где тучами летают москиты, испанцы творят неслыханные злодеяния над «простодушными» туземцами. Бонни попыталась успокоиться. Пока она не возьмет себя в руки, ей не следует думать ни о Кубе, ни о том, где теперь Элай.
Чтобы отвлечься. Бонни стала украдкой разглядывать пассажиров. По другую сторону прохода сидел мужчина, уткнувшись в помятую и, видимо, старую газету «Нью-Йорк Джорнел», издаваемую мистером Херстом. Семья из четырех человек, расположившаяся напротив, решила размяться, поднявшись, они направились к узкому проходу.
Бонни наблюдала за этими странными людьми.
Мужчина и мальчик, оба огненно—рыжие, были одеты в дешевые костюмы. Рисунок и расцветка накинутых на них пледов резали глаз и вызывали недоумение. Женщина с золотистыми, тщательно завитыми волосами была в потрепанном платье из розовой тафты.
Девочка, на вид лет двенадцати, разительно отличалась от других членов этой необычной семьи. Очень хорошенькая, с блестящими каштановыми волосами, падающими на спину, зелеными глазами и свежей кожей. Она была в простеньком коричневом платье, немного помятом, но чистом и опрятном. Когда семья вернулась и уселась на свои места, покрытые сажей, Бонни поймала ее взгляд: в нем сквозило такое одиночество, не свойственное этому возрасту, что Бонни стало не по себе.
Помрачнев, Бонни отвела глаза.
– Это актеры, – вдруг негромко и снисходительно произнес мужской голос.
Бонни увидела, что читавший газету мужчина поднялся и направляется к ней: высокий, хорошо сложенный, голубоглазый, с каштановыми волосами и такими же усами. На нем были дорогой серый костюм и шелковая сорочка. Золотая цепочка от часов, подрагивающая при ходьбе, придавала ему уверенный и респектабельный вид. Даже не попросив разрешения, он сел рядом с Бонни и сложил газету. От него приятно пахло кастильским мылом и мятой.