Грёзы и предостережения
Шрифт:
Молодой рейттар устало вздохнул, не пытаясь вырваться из железной хватки. Может, это и к лучшему?
— Я ей признался, а когда она отвергла меня, наговорил ей гадостей про тебя и Оретта.
— Что именно ты сказал? — требовательно спросил брат, чуть отрывая Нарсара от пола. Чуть слышно треснула рубашка.
— Что Оретт подложил ее под тебя, — спокойно сказал парень.
Несколько биений сердца Айвир пристально смотрел на своего брата и не знал, чего же больше ему хочется ударить и стереть это выражение загнанности и потери из глаз младшего или пожалеть, как бывало, утешал его в раннем детстве, когда они только потеряли отца.
— Дурак, — пробормотал он, мягко
— Не знаю, — растерянно запустил пятерню в волосы Нарсар. — Я все облетел, но дракон будто испарился. Нужно организовать поиски.
— Не нужно, — качнул головой Айвир. — Пока не решится вопрос с Некодосом и Киаризом, ей тут находится опасно. Я и шел то попросить тебя улететь с ней к королеве, подальше от всего этого, — замолчал на пару мгновений и продолжил, грустно улыбнувшись: — Будем надеяться, что с бирюзовым драконом она в большей безопасности, чем с нами.
— Будет сражение?
Рейттар лишь качнул головой:
— Некодос столько лет удерживал власть не для того, чтобы спокойно передать ее первому бросившему вызов.
— Или догнавшему королеву, — продолжил Нарсар.
— Или ему…
— Им, — поправил молодой рейттар, понимая, что никто из них может не пережить эту ночь. Некодос не станет так рисковать и оставлять вечную угрозу своей власти. Даже Рина будет ему не нужна после того, как королева отложит кладку.
— Им, — кивнув, согласился с ним Айвир.
И не один из них не озвучил то, про что подумал — если они только выживут, то обязательно отыщут свою девочку и, не дай Хатони, кто-то посмеет ее обидеть.
* Фейр — тонкий хрупкий драгоценный минерал, из которого делают ажурную посуду и предметы декора.
Ощущение двойственности ни на миг не покидало меня. С одной стороны я была здесь и сейчас летела на драконе. С другой в памяти снова и снова оживали моменты моей прошлой жизни: ощущение ненужности, преследовавшее меня с первых дней моего существование; нелюбимости, ведь такие, как я, дети не нужны никому, не зря же от них отказываются еще и родители. Жалость к себе затопила все мое существо, и мне безумно хотелось выть на луну, подобно тому одинокому волку.
Снова и снова прокручивались в мозгу все сцены моих дней в этом новом мире. Ведь я уже почти поверила, что могу быть счастливой. С Айвиром. И возможно, с Ореттом. Но я бы пережила его отказ, если бы Айвир был рядом. А он даже не остановил меня, не задержал, не спросил, что со мной. Словно я не была чем-то важным в его жизни. Игрушка, которой попользовались и можно теперь отправлять на свалку. Вся его нежность и доброта лишь иллюзия, извечная игра мужчины с девушкой, от которой ему что-то нужно. Что ж он получил то, что хотел. Что я для них всех? Цель? Средство? Неведомая зверушка, которая якшается с преобразившимися?
На руках недовольно захныкал ребенок.
— Никому мы с тобой не нужны, маленький, — пробубнила я, укачивая кряхтящего малыша. — Но ты нужен мне, я нужна тебе и у нас есть Джури, а мужчины… Да, ну их всех и без них обойдёмся. Вот ты скоро вырастешь и станешь моим самым любимым мужчиной.
Он скривился, серьезно глядя мне в глаза, умильно сморщил личико, готовясь сорваться в крик, будто возражая.
— Не грусти, маленький, я тебя не брошу. Знаешь, когда человек рождается его сердце, как маленький глиняный комочек — такой мягкий, податливый. Ты взрослеешь, встречаешься с другими людьми, с жизнью, и на твоём сердце остаются вмятины. Если люди добрые и тебя окружают любовью, то сердце остаётся мягким, лишь немного меняя свою форму. Но иногда тебе встречаются люди, специально или по недомыслию причиняющие тебе боль, и тогда твое сердце выжигается огнем горечи и досады, покрывается твердой корочкой, формируя доспехи от будущих обид. Иногда больно делают близкие люди, и тогда сердце покрывается трещинками. Иногда тебя предают те, кому ты доверился, и сердце разбивается на мелкие кусочки. Ты пытаешь его собрать, обнаженное, беззащитное, растерзанное. И тебе даже удается, но с каждым разом, ты что-то теряешь, упускаешь какой-то важный фрагмент, и сердце твое мельчает. Пока в нем совсем не остаётся места…, - замолчала, не договорив, удержала наполнившие глаза и готовые пролиться слезы.
— Мне бы хотелось уберечь тебя от невзгод. Сделать то, что когда-то не сделали для меня мои родители. Чтобы ты вырос сильным и с огромным сердцем… Счастливым…
Слезы так и не потекли, лишь горьким комом внутри собрались непролитые рыдания, да кончики ресниц холодила влага.
Дракон между тем остановился, завис, планируя на воздушных потоках, над цветущей поляной. А уже в следующий момент я, вскрикнув от неожиданности, кубарем полетела вниз. Сгруппировалась в ожидании удара о землю, но его не было. Воздушный поток подхватил меня и плавно опустил на землю. Переведя дыхание и успокаивая заполошно мечущееся в груди сердце, обернулась, чтобы бросить укоризненный взгляд на дракона:
— Мог бы и призем…, - упрекнула я, но затихла на полуслове, не увидев за спиной дракона. Лишь старец седовласый, длинноволосый, с густой бородой и в белом одеянии с посохом со снисходительной улыбкой взирал на меня. — Простите, я… Вы дракона не видели?
— Не видел, — рассмеялся старик и в уголках его глаз разбежались глубокие добрые морщинки, а меня затопило волной отеческой любви, той самой о которой я всегда мечтала, но которой никогда не знала. А еще было в нем что-то невероятно знакомое, родное и близкое. — Это твое желание, дитя? — спросил он, и я даже не поняла, о чем он говорит. — Ты хочешь, чтобы вместо твоего счастья, я сделал счастливым его? — пояснил он в ответ на мое недоумение.
— А можешь?
— Могу… Только кого-то одного из вас, поэтому тебе придется выбирать…
— Его, — улыбнулась я, не задумываясь ни на секунду. Моему каменному сердцу, измельчавшему от всего пережитого уже давно не так больно, как может быть больно этому малышу. — Пусть все трудности на его пути будут легко преодолимы, но ничего не даётся ему просто и без усилий.
— Коварная, — рассмеялся старик. — Почему не попросишь ничего для себя?
— А мне не нужно. У меня все есть. Ведь как говорится: жизни путь невыносим? Значит, Богом ты любим! — пафосно процитировала заученную в далеком детстве строчку. Жаль, только гордый вид принять не удавалось, а расплывшаяся улыбка на лице наверняка выглядит жалко. — А кого любят Боги, те умирают рано.
— Да, Дара. Я в тебе не ошибся, — негромко шепнул он, и эти слова всколыхнули что-то внутри меня.
— Я не Дара, — запротестовала я.
— Дара, Дарина, Даша и выбранное тобой Рина… Как бы ты себя не называла дитя, имя данное тебе отцом не изменить.
На секунду я опешила, перевела дыхание, набирая полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду:
— Вы знаете, кто мой отец? — спросила неверяще, передергивая плечами. Да нет. Быть такого не может. Я же из другого мира.
— Знаю. И ты знаешь. Просто не хочешь это принять.