Грибуль
Шрифт:
— Если хозяина дома зовут Шмель, то нельзя ли его видеть?
— Если вы Грибуль, то мы получили приказание хорошо принять вас, — отвечал швейцар. — Наш господин только что купил этот замок и сегодня дает большой бал. Поговорить с ним вы можете завтра, если вас зовут Грибуль.
— Ну и хорошо, — отвечал Грибуль, — меня-то именно и зовут Грибуль.
— Когда так, то пожалуйте ужинать и отдохните.
Швейцар тотчас же провел его в прекрасную комнату. Она была так хорошо убрана, что Грибуль принял ее за комнату хозяина дома, а на самом деле она принадлежала только его главному лакею. Ему подали на ужин плоды и самые лучшие конфеты. Грибуль охотнее бы съел тарелку хорошего супа и кусок хлеба, но спросить не смел, а когда он кое-как утолил свой голод,
Грибуль воспользовался позволением, но шум и говор со всех сторон не дали ему заснуть. Каждую минуту отворялись двери, и большие контрабасы гудели, как гром. Двери затворялись, музыка смолкала, но тут начинали в кухне греметь кастрюлями, в буфете звенеть посудой, слуги перешептывались и переглядывались, точно затевали что-то недоброе, так что Грибуль то прислушивался к окружающему, то дремал, и сам не мог разобрать, видит ли он все это во сне или наяву.
Вдруг ему показалось, что слуга, который все время так хорошо с ним обращался, вошел в комнату, подошел к постели и смотрит, спит ли он: — что же, в его безобразной толстой голове нет глаз! Грибуль очень перепугался и хотел говорить, но вдруг раздалось тик-так, слуга задвигал руками и ногами и полез на потолок, спустился, опять поднялся, чрезвычайно искусно и скоро перекрещивал это пространство нитями, а тик-так, как звук маятника, все продолжалось. Сначала эта игра занимала Грибуля, но когда слуга начал опутывать его нитями, то он не на шутку испугался и хотел закричать, но вместо крика у него вылетел из груди тоненький слабый звук, похожий на писк комара. Он попробовал вытащить руки из-под одеяла, но что же он увидел? — вместо рук у него маленькие тоненькие лапы, до того маленькие, что он боялся сломать их, если пошевелит. Наконец он увидел, что сделался маленькой мошкой, а тот, кого он принял за слугу господина Шмеля, был некто иной, как мохнатый паук обыкновенной величины, который старался завлечь его в паутину и съесть. Тут Грибуль от страха проснулся: в комнате был слуга, уже не паук, а обычный человек, он прятал в свой шкаф накраденные во время бала бутылки с вином, серебряные столовые приборы, великолепные вазы и другие драгоценные вещи; вероятно, пропавшее хотел поставить на счет какому-нибудь бедняку, который не успел снискать такого расположения у господина, каким пользовался он как старший слуга. Сначала Грибуль не понимал, что он делает, но догадался, когда слуга обернулся к нему с испуганным и угрожающим видом и сказал ему сухим разбитым голосом, походившим на стук старых стенных часов:
— Что вы на меня смотрите и отчего вы не спите?
Грибуль далеко не был так прост, как его считали, он сделал вид, будто ничего не замечает, встал и попросил позволения идти на бал, прибавил, что из-за шума он все равно спать не может.
Слуга был очень рад от него отвязаться и потому с радостью сказал:
— Идите, идите, вы совершенно свободны.
Грибуль шел все прямо, поднимался на лестницы, спускался с них, проходил ряд комнат и видел много вещей, о назначении которых даже не имел понятия, но они его не занимали. В одной из этих комнат сидело множество мужчин в черных платьях и богато одетых дам. Они играли в карты, в кости и спорили между собой о разложенных на столах грудах золота.
В другом зале мужчины, одетые тоже в черное, и разряженные дамы танцевали под звуки музыки. Нетанцующие же, казалось, смотрели на этих и до того громко жужжали, что совершенно заглушали музыку. В следующей комнате ели стоя, с жадностью и далеко не так опрятно, как привык Грибуль.
Гости бродили по комнатам, толкались, умирали от жары, и все это движущееся общество казалось печальным или сердитым. Наконец начало светать и открыли окна. Грибулю, заснувшему на скамье, показалось, что в отворенные окна вылетали целые рои шмелей, трутней и ос, и когда он открыл глаза, то был один среди пыли. Люстры погасли, измученные слуга бросились, как попало, на столы и на диваны. Другие же подбирали остатки после бала. Грибуль окончил свой сон под
Проснувшись совершенно бодрый и свежий, он увидел перед собой толстого, высокого господина в черной бархатной одежде с фиолетовым отливом, так похожего на того, которого он видел во сне под дубом, на Шмелевом перекрестке, что он даже подумал, что это тот же самый, а потому не вытерпел и сказал ему:
— А! Здравствуйте, господин Шмель, как поживаете со вчерашнего утра?
— Грибуль, — отвечал богатый господин тем же громким и картавым голосом, который Грибуль уже слышал во сне, — я очень рад тебя видеть, но мы встречаемся в первый раз, и твой вопрос меня удивляет. Я знаю, что ты пришел в эту ночь, но я уже спал и не видал тебя.
Грибуль подумал, что сказал глупость, напоминая о своем сне, как о деле, о котором господин Шмель обязан вспомнить, старался поправиться и спросил, не болен ли он был вчера.
— Нет, я здоров как нельзя лучше, — отвечал Шмель, — отчего тебе показалось, что я болен?
— Потому что вы вчера давали бал, — отвечал Грибуль, теряясь все более и более, — и я думал, что вы сами присутствуете на нем.
— Нет, мне это очень бы надоело, — отвечал господин Шмель. — Я давал бал, чтобы знали, что я богат, но избавляю себя от труда присутствовать на нем. Но поговорим лучше о тебе, дорогой Грибуль, ты очень хорошо сделал, что пришел ко мне, я желаю тебе добра.
— Только потому, что меня зовут Грибулем? — спросил Грибуль.
Он не смел задавать умных вопросов, боясь опять промахнуться.
— Да, только потому, что тебя зовут Грибулем, — отвечал господин Шмель, — это тебя удивляет, но помни, мой друг, что в жизни должно уметь пользоваться случаем, а не разбирать, как и что случилось.
— Итак, какое же добро хотите вы мне сделать? — спросил Грибуль.
— А это совершенно от тебя зависит, — отвечал господин Шмель.
Грибуль был в большом затруднении от всего, что он видел, ему ничего не хотелось особенно иметь, к тому же все показалось ему слишком богатым и прекрасным, чтобы честность его могла искуситься. Подумав немного, он сказал:
— Если вы можете сделать, чтобы родители меня полюбили, то я всю жизнь буду вам благодарен.
— Скажи мне прежде, за что они тебя не любят? — спросил господин Шмель, — мне кажется, ты очень миленький мальчик.
— Увы! Они говорят, что я глуп, — сказал Грибуль.
— В таком случае, тебе нужно дать ума, — ответил господин Шмель.
Грибуль, отказавшись во сне от ума, на этот раз не посмел сопротивляться.
— Но что же надо делать, чтобы быть умным? — спросил Грибуль.
— Надо заняться науками, мой друг. Я очень учен и могу учить тебя магии и волшебству.
— Как же буду я учиться таким наукам, которых названия даже не знаю, если я слишком глуп, чтобы выучиться чему бы то ни было?
— О, это вовсе нетрудно, — отвечал господин Шмель, — я сам буду учить тебя, но ты должен жить со мною и быть моим сыном.
— Вы очень добры, — сказал Грибуль, — но у меня есть родители, которых я очень люблю, и я не хочу с ними расстаться. Хотя, кроме меня, у них есть еще дети, которых они любят больше, чем меня, но я могу им быть полезным, и мне кажется, что было бы очень дурно с моей стороны, если бы я не захотел быть их сыном.
— Это совершенно зависит от тебя, — сказал господин Шмель. — Я никого не принуждаю. Прощай, Грибуль, если ты не хочешь у меня оставаться, то мне некогда с тобою разговаривать. Когда переменишь мнение или пожелаешь что-нибудь другое, приходи ко мне, я всегда рад тебя видеть.
С этими словами господин Шмель ушел, и Грибуль остался один. Он пошел домой, и по мере того как приближался к дому, у него становилось веселее на сердце, он рассуждал так:
— Господин Шмель, сам того не зная, дал мне средство заставить родителей полюбить меня, потому что, когда они узнают, что он предлагал мне оставить их и быть сыном такого богатого человека, как он, а я отказался, имея родителей, данных Богом, то они увидят, что я вовсе не зол.