Грибуль
Шрифт:
— В таком случае я пойду в степи, где, как вы говорите, живут добрые духи.
— Ну, это тебе не удастся, мой друг, — сказал сердито господин Шмель, и глаза его заблестели, как два раскаленных угля. — У меня есть свои причины на то, чтоб ты не уходил от меня, а если вздумаешь сопротивляться, я закусаю тебя до смерти.
С этими словами господин Шмель распустил крылья и, приняв вид страшного насекомого, пустился со злостью преследовать Грибуля, бежавшего со всех ног. Сначала Грибулю удалось защищаться, отгоняя его шляпой, но потом, увидев, что насекомое все-таки закусает его, бедный мальчик решительно не знал, что делать, он бросился в ручей и быстро поплыл по течению, но Шмель и тут не оставил его: каждую минуту он старался укусить его в глаза и ослепить, так что он должен был опустить голову в воду, рискуя задохнуться. Тогда Грибуль, видя, что уже нет надежды на спасение, закричал:
— Добрые духи! Помогите мне! Не допустите этому злодею овладеть мною!
В ту же минуту из дикой лилии вылетела хорошенькая стрекоза с голубыми крылышками, приблизилась к Грибулю и сказала ему: “Следуй за мною, плыви и не бойся”. Она полетела перед ним, и сейчас же пошел проливной дождь, страшно рассердивший господина Шмеля, который не умел летать под дождем, стрекоза же все летела вперед и смеялась над Шмелем. Ручей надулся и нес Грибуля, у которого уже не хватало сил плыть. Господин Шмель все еще пробовал преследовать свою жертву, но дождь, падавший крупными каплями, сшиб его в воду. Он, спасаясь, кое-как достиг вплавь береговой травы, где Грибуль и потерял его из вида. Между тем Грибуль, подвигаясь вперед под предводительством стрекозы, поравнялся с родительским домом. Он увидел своих братьев и сестер, которые смотрели в окно и, думая, что он тонет, громко смеялись. Грибуль хотел остановиться и поздороваться с ними, но стрекоза не позволила.
— Плыви за мной, — сказала она, — если ты меня оставишь, то пропадешь.
— Благодарю вас, госпожа стрекоза, — отвечал Грибуль, — я буду во всем вас слушаться.
И, отпустив дерево, за которое он было ухватился, поплыл так скоро, как тек сам ручей, который теперь, превратившись в поток, катил свои воды с быстротою стрелы. Когда он проплыл родительский дом и сад, то услышал, как братья и сестры смеялись над ним, крича, что есть мочи: “Конец Грибулю: он хотел спастись от дождя и бросился в реку”.
Как Грибуль, боясь быть сожженным, бросился в огонь
Когда Грибуль опомнился, то едва мог узнать себя: ничего в нем не было более человеческого: вместо рук и ног у него были тоненькие веточки с мокрыми зелеными листьями, вместо туловища — кусок дерева, покрытый мхом, вместо головы — большой испанский сахарный желудь, по крайней мере, он заключал так по сладкому вкусу во рту, которого у него уже не было. Он чрезвычайно удивился, увидев себя в этом положении, и никак не мог объяснить себе, каким образом путешествие превратило его в плывущую дубовую ветку. Большие рыбы, попадавшиеся ему навстречу тысячами, обнюхивали его и с отвращением отворачивали голову. Морские птицы бросались на него с намерением проглотить, но, рассмотрев поближе, находили, что такое кушанье им не по вкусу, и отлетали прочь. Наконец, прилетел большой орел, осторожно взял его клювом и поднялся в воздух.
Грибулю стало немного страшно на такой высоте, но вскоре он почувствовал, что воздух не только высушил его, но даже возвратил силу и доставил пищу, потому что голод его прошел, и если бы не некоторые беспокойства насчет того, что сделает с ним орел, то он был бы совершенно доволен. Но, продолжая думать и рассуждать в своем новом виде, он скоро решил так: я недалеко от земли, потому что меня вытащил из воды орел, который вовсе не морская птица, есть меня он также не будет, потому что орел питается мясом, а не желудями, верно, он хочет употребить меня для своего гнезда, и я скоро очутюсь на верхушке какого-нибудь дерева или на скале.
Предположения Грибуля сбылись. Он скоро увидел берег большого необитаемого острова, на котором были только деревья, травы и цветы, которые блестели от солнечных лучей и наполняли воздух своим благоуханием на пространстве 80 верст в окружности.
Орел положил его в свое гнездо и полетел отыскивать новые ветви. Когда Грибуль увидел, что остался один, ему захотелось уйти, но как это исполнить, когда у него нет ни рук ни ног?
— Когда я был на воде, то она, толкая, заставляла меня, по крайней мере, подвигаться вперед, — сказал он, — но что теперь будет со мною? Теперь я срезанная ветка, брошенная на произвол ветра, конечно, я скоро завяну, высохну, а потом и совсем умру.
И Грибуль заплакал, но потом, ободрившись, рассуждал так:
— Если волшебницы или добрые духи покровительствовали мне против нападений страшного Шмеля, то, по всей вероятности, они сделали со мной это превращение для того, чтобы спасти от его преследований.
И ему очень хотелось призвать их опять, а в особенности он желал видеть около себя голубенькую стрекозу, говорившую с ним на ручье, но, увы, он был нем, подобно пню, и не мог сделать ни малейшего движения.
Но вот вдруг поднялся сильный ветер, опрокинул орлиное гнездо и перенес Грибуля на середину острова.
Едва коснулся он земли, как увидел, что все травы и цветы зашевелились вокруг него, прекрасный белый нарцисс, стебель которого его задержал, нагнулся, поцеловал его в щеку и сказал:
— Наконец-то ты здесь, милый Грибуль, давно уже мы ждем тебя!
Маргаритка засмеялась и сказала:
— Теперь-то мы будем веселиться, и Грибуль, верно, не отстанет от нас.
А резвый овес закричал:
— Я надеюсь, что мы отпразднуем большим балом прибытие Грибуля.
— Потерпите, — возразил нарцисс, казавшийся рассудительнее других, — пока царица не поцелует Грибуля, вы ничего не можете ему сделать.
— Правда, — отвечали другие растения, — а пока заснем. Но примем предосторожность против ветра, который сегодня что-то очень развеселился, чтобы он не унес у нас Грибуля, перевьемся над ним.
Тогда нарцисс распустил над головою Грибуля один из своих больших листьев и сказал:
— Спи, Грибуль, вот тебе и зонтик.
Пять-шесть буквиц легли у ног его, несколько молодых ландышей сели на грудь, и около дюжины хорошеньких барвинок так искусно обвили его с обеих сторон своими стеблями, что никакой сильный ветер не мог унести его.