Грибы на асфальте
Шрифт:
– Ничего не понимаю, – сказала Анечка.
– О, твой новый друг – член жениховского общества. И кажется, занимает там важный пост…
– Не рассказывай, – попросил я.
– Нет, расскажи! – топнула ножкой Анечка – точь-в-точь Лиля.
– Ну хорошо… В общем Гена и его дружки не хотят ехать в деревню и решили пережениться на дочерях начальства. Так, кажется, а?
– Общество женихов? Ха-ха-ха!
– Вот-вот. Самый главный у них Кобзиков. Он решил околпачить дочь министра.
– Ха-ха-ха!
Я
Как я и предполагал, дома меня ждал Ким. Скрываться от него было бесполезно. Характер своего бывшего друга я знал: будет сидеть всю ночь, а дождется. На Киме была новая фетровая шляпа с бантиком, и это, видно, его страшно стесняло. Капитан всегда боялся шляп. Сбросить свою серую кепку Киму, очевидно, пришлось под давлением общественного мнения: ученый мир нашего института признавал только шляпы. В остальном же одежда капитана изменений не претерпела.
Мы пожали друг другу руки.
– Вот зашел проведать, индюк ощипанный, – сказал Ким, глядя в угол. Потом он поставил на стол бутылку вина. Это был дорогой и мерзкий на вкус ликер. Ким так и не научился разбираться в винах.
Я нашел стакан, выдул из него крошки.
– Извини, закусить нечем.
– Я все принес, – заторопился капитан и вытащил из другого кармана колбасу, луковицу и селедку.
– Да ты раздевайся.
Ким снял пальто. На пиджаке у него сверкнул значок нашего института. Капитан поймал мой взгляд.
– Правда, красивый? Золото по зеленому. Ты не взял себе? Ах, да… виноват.
– Ты сейчас в аспирантуре?
– Да.
Мы пили по очереди приторно-сладкий теплый ликер и закусывали селедкой. Ким с непривычки захмелел очень быстро. Его большой плоский лоб усеяли крупные капли пота.
– Да… дорабатываю «Голландца». Знаешь, дельная вещь получится!
– Кретов про меня не спрашивал?
– Он все знает.
– Что «все»?
– Ну… про ваше ОГГ. У нас уже готов список всех выпускников, работающих не по специальности. Ты тоже там.
– А мне на ваши списки…
– Ты подожди, не горячись. Могут отобрать диплом, комсомольский билет и все такое прочее. Вот мы с Кретовым и решили тебе посоветовать. Попросись куда-нибудь… Тогда тебя вычеркнут из списка.
– Серьезно? Ты не шутишь?
– Не шучу.
– Правда?
Ким оторвался от селедки и посмотрел на меня.
– Ты все такой же, Генка.
– А ты вот – нет. Шляпу с бантиком заимел.
Ким поморщился.
– Учти, я мог бы и не приезжать.
– О да! С твоей стороны это страшно великодушно. Я только вот не пойму, почему вы меня в аспирантуру не взяли. Как-никак я имею к «Голландцу» некоторое отношение.
–
– Вину искупить?
– Да, если хочешь.
Меня взяло зло. Сидит чистенький, непогрешимый ангел с бантиком и великодушествует. Ненавижу преуспевающих типов!
Я деланно рассмеялся.
– Напрасно утруждаешь себя. Выполняй свой долг. Заноси меня в список. Только вы останетесь с носом. На днях я женюсь. На дочери директора атомной электростанции.
– Да? – искренне удивился Ким. – И… это без всяких махинаций?
– Без них.
– И она тебе нравится?
– Еще бы! Девочка, какие тебе и не снились!
– Ну что ж! Поздравляю, – сказал капитан вяло.
Мне захотелось окончательно добить самоуверенного франта.
– Между прочим, там, на электростанции, я немного рационализировал реактор. Скоро вот должен получить семь тысяч. А «Голландец»… это пройденный этап. Я сначала хотел подать на вас в суд за присвоение изобретения, но бог с вами…
Ким криво усмехнулся:
– Вот как?
– Вот так! Но повторяю, вам нечего бояться. Я передумал.
Капитан поднялся из-за стола.
– Ты очень изменился, – сказал он. – Я сначала не понял.
В темных сенях мы постояли.
– Список мы подаем в среду, – сказал Ким. – У тебя еще есть два дня.
– Напрасно. Это дело не требует отлагательства.
Ким потоптался.
– Как живет Тина?
– Счастлива. Тебя не вспоминает.
– Ну, пока.
И он ушел. Настоящий, преданный друг. Каких у меня больше не будет. Дурак я, дурак…
Через три дня после отъезда Кобзикова в Москву мы получили телеграмму следующего содержания:
НАПАЛ НА СЛЕД ТЧК ЕСТЬ НАДЕЖДА ТЧК ВЫШЛИТЕ СРОЧНО ТРИДЦАТЬ РУБЛЕЙ
Ресурсы ОГГ были уже не те. Правление долго заседало и с большим скрипом выделило своему председателю двадцатку. На бланке перевода написали: «Вацлав! Ты особо там не транжирь, пожалуйста. Денег осталось совсем мало. Сорвали еще два гриба. Настроение неважное».
Кобзиков молчал целую неделю, потом меня ночью поднял с постели почтальон.
ПОЦЕЛОВАЛ ТЧК ВЫШЛИТЕ ПЯТЬДЕСЯТ
Утром я обзвонил всех членов правления. Вацлав поцеловал дочь министра! Эта весть распространилась молниеносно. Все недоверчиво качали головами, но деньги собрали быстро.