Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции
Шрифт:
Наши выступления, начиная со статьи Зиновьева “Философия эпохи”, его книги “Ленинизм”... были направлены именно к тому, чтобы восстановить эту линию ленинизма... Наше объединение создалось для защиты ленинизма против неленинских уклонов в партии. Мы и теперь стоим и всегда будем стоять за единство ленинцев, но на ясной и точной ленинской платформе, за такое объединение ленинцев, которое готово защищать ленинизм от извращений его, откуда бы они ни шли»438.
2.
18 декабря 1925 года, при открытии 14-го съезда РКП, Зиновьев мог бы при желании подвести предварительные итоги. Неутешительные. Еще недавно ПБ доверяло ему выступать с политическими отчетами ЦК. Дважды.
Теперь же с политическим отчетом ЦК предстояло выступить Сталину. Продемонстрировать тем, что как лидер он сменил Зиновьева. Мало того, председательствовавший на съезде как глава правительства Рыков, объявляя делегатам порядок работы партийного форума, даже не упомянул Григория Евсеевича. И не объяснил, что такое внезапное отторжение порождено позицией ленинградской парторганизации.
Сначала ЦК отказался от решения 13-го съезда следующий провести в старой столице. Затем, уже в первый день работы 14-го съезда были отклонены предложения ленинградцев ввести в президиум помимо Евдокимова еще и Бакаева, в секретариат — Глебова-Авилова, в мандатную комиссию — Куклина. Был отклонен и протест против ввода в президиум Комарова как одного «из тех ответственных работников, который явно тенденциозно и в извращенном виде освещает ход работы 22-й ленинградской губпартконференции».
И все же делегаты от старой столицы сумели добиться весьма важного. В конце второго заседания, уже после выступлений Сталина с политическим отчетом, Молотова — с организационным и Курского — Центральной ревизионной комиссии, они направили в президиум просьбу предоставить Зиновьеву слово для содоклада по первому пункту повестки дня, то есть по политическому отчету ЦК. А так как, согласно регламенту съезда, каждая группа делегатов с решающим голосом, насчитывавшая не менее сорока человек, имела право выставить содокладчика, а подписалось под таким обращением сорок два делегата, их просьбу пришлось удовлетворить.
Зиновьев поднялся на трибуну вечером 19 декабря. Для выступления более важного, нежели прежние его политические отчеты ЦК. Ведь раньше он говорил от ПБ, члены которого предварительно вносили в его текст различные коррективы и дополнения. Став же «всего лишь» содокладчиком, он обрел полную свободу. Мог сказать то, что хотел, не советуясь с членами ПБ. Изложить альтернативный взгляд по проблемам, затронутым Сталиным, выразить мнение не только свое, но и Каменева, Крупской, Сокольникова, ленинградской парторганизации. Словом, всех тех, кто неожиданно для себя как бы оказался в некоей оппозиции. Потому Зиновьев и начал с объяснения причин своего выступления, ставшего для многих делегатов сюрпризом.
«Самый важный факт для всех нас, — заявил Григорий Евсеевич, — пожалуй, для всей страны и в значительной мере для Коммунистического интернационала, является развернувшаяся в самое последнее время полемика между большевиками, главным образом направленная против ленинградских работников. Эта как бы неожиданно вспыхнувшая полемика, с одной стороны, уже имеет свою историю, а с другой — она, конечно, отражает кое-какие серьезные явления в стране...
Если присмотреться к тому, что происходит сейчас в связи с нашим съездом, то, мне кажется, приходится скорее пожалеть не о том, что слишком рано, а о том, что слишком поздно вынесли эти вопросы... Для партийного съезда, для всей партии было бы лучше, если бы разногласия, намечавшиеся среди основного ядра большевиков-ленинцев вот уже около полутора лет, если бы они в соответствующей форме были поставлены вовремя».
«Положение, — продолжил Зиновьев, — в котором застал страну наш съезд, можно
Мы вступили в полосу строительства... Во-вторых, эти пять лет доказали, что дорога через НЭП к социализму... В-третьих, бесспорно и всем ходом нашего хозяйственного развития доказано, что мы действительно строим социализм в нашей стране. Мы спорим лишь о том, можем ли окончательно построить социализм
и закрепить социалистический строй в одной стране, и притом не в такой стране, как Америка, а в нашей, крестьянской... В-четвертых, доказано, что мы строим социализм и должны его строить в тесном союзе с основной массой крестьянства, с громадным большинством деревни, со всей массой бедноты и середняка против кулака. Наконец, пятое, чем, по-моему, характеризуется современный период, это необычайно пробудившаяся активность прежде всего пролетариата и вообще трудящихся масс».
Отметив пять основных черт, выражавших положение страны, Зиновьев сразу перечислил и главные трудности: затяжка мировой революции; строительство социализма в отсталой стране с таким громадным преобладанием крестьянства; создание коллективного руководства партии после смерти Ленина, которое «только сейчас вырисовывается с полной ясностью».
Тут же разъяснил и причины таких трудностей. «Колебания, ошибки, — сказал он, — отдельных из нас естественны и в известной мере неизбежны, нужно только не скрывать их в тех случаях, когда дело идет о чем-то серьезном. Неизбежность этих ошибок и колебаний заложены в пестроте нашего хозяйственного уклада, в затяжке международной пролетарской революции и, наконец, в том, что мы — единственная партия в стране... В нашу партию порой врываются такие веяния, которые при наличии других партий проявились бы там».
Лишь высказав предельно общие положения, Зиновьев перешел к конкретике. К тому, что обещал в первых фразах содоклада, — к разногласиям со Сталиным. И, разумеется, начал с наиважнейшего. С фундамента всех без исключения теоретических построений, неизменно ведших к практическим мерам, — с частичной или временной стабилизации капитализма. Той, которую Сталин в докладе охарактеризовал так: «Вместо периода прилива революционных волн, который мы наблюдали в годы послевоенного кризиса, мы теперь наблюдаем период отлива революционных волн в Европе. Это значит, что вопрос о взятии власти, о захвате власти пролетариатом с сегодня на завтра не стоит сейчас в порядке дня в Европе»439.
Так генсек сформулировал общую мысль, против которой никто не возражал. Расхождения начинались с деталей выводов из такого заключения.
Сталин сосредоточил внимание на экономике: «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну, пока есть капиталистическое окружение, страной экономически самостоятельной, базирующейся на внутреннем рынке... Вести работу по линии превращения страны из аграрной в индустриальную...
Эта линия потребует максимального развертывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с теми ресурсами, которые у нас есть (выделено мной — Ю. Ж. )... Эта линия обязательна, пока есть капиталистическое окружение... Другое дело, когда победит революция в Германии или во Франции, или обеих странах, когда там начнется социалистическое строительство на более высокой технической базе. Тогда мы от политики превращения нашей страны в самостоятельную экономическую единицу перейдем к политике включения нашей страны в общее русло социалистического развития»440. Тем повторил то, о чем писал Зиновьев в октябре 1923 года.