Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции
Шрифт:
«Советская власть уже купила за золото за границей 10 миллионов пудов угля для Петрограда. Скоро мы начнем его получать, и опять оживут наши заводы. Советская власть дает нам 7 маршрутных поездов за хлебом и мы пошлем с этими маршрутами беспартийных представителей от всех крупнейших фабрик и заводов».
Сообщило воззвание и о том, что делается Петросоветом.
«Советская власть все подготовила, для того, чтобы питерские рабочие могли обработать и засеять в этом году побольше огородов... На этих днях будет приступлено к распределению сорока тысяч сапог, которые, конечно, будут выдаваться тем, кто работает, а не тем, кто волынит».
И только затем воззвание возвестило о ликвидации важнейших деталей «военно-коммунистической системы»: «Всех рабочих, пришедших из деревни по трудовой мобилизации в Петроград,
И все же завершалось воззвание угрозой.
Объявляло: «Петроградский совет предупреждает всех и каждого: ввиду провокаций белогвардейцев в Петрограде установлено военное положение. Всякий, кто посмеет нарушить революционный порядок, тот поплатится головой».
Разумеется, воззвание содержало и прямое обращение к петроградскому пролетариату. Дважды. В середине текста: «Вы были всегда опорой революции. Вами гордилась вся революционная Россия. Вы должны и теперь стать в первых рядах защитников рабоче-крестьянской революции». И в конце: «Петроградский совет просит более передовых рабочих разъяснить положение более отсталым. Питерские рабочие должны, как и подобает сознательным рабочим, организованно преодолеть все препятствия и пережить трудное время.
К станкам! На работу! К единству братских рядов всех тружеников Петрограда и России! »244.
Пункты воззвания, обращенные непосредственно к петроградским рабочим, естественны и понятны. Они — пусть пока еще и обещания, но обещания вполне конкретные. Должны были если и не снять полностью, то хотя бы значительно ослабить напряженность. Но пункт, касавшийся лишь крестьян, да еще всей России, прозвучал резким диссонансом.
Подписав воззвание, Зиновьев и Калинин явно превысили свои полномочия. Взяли на себя слишком много еще до открытия 10-го съезда РКП, который только и мог заявить о том, что способно стать коренной реформой: о роспуске по домам трудмобилизованных, созыве беспартийной рабочей конференции и, главное, о намеченном переходе от продразверстки к продналогу. Но не упомянули о еще важном пункте резолюции кронштадтцев — о снятии заградотрядов, так как, скорее всего, знали о том — это произойдет и без их обещания решением ПБ от 3 марта.
Зайдя достаточно далеко, Зиновьев и Калинин принципиально проигнорировали такие требования резолюции, как освобождение арестованных, проведение перевыборов в Советы при тайном голосовании, свобода слова, собраний, печати, профсоюзов. Ведь даже обсуждение их стало бы признанием полной капитуляции власти.
И еще очень хорошо понимали авторы воззвания возможность повторения того, что уже дважды происходило в 1917 году — десанта матросов в Петроград, соединение их с рабочими и солдатами. Потому-то, выполняя свои прямые обязанности, Зиновьеву пришлось заняться обороной города. На набережных, у стоянок давно введенных в Неву линкоров «Гангут» и «Полтава» выставили караулы. Только после того, 4 марта, Зиновьев приехал в Ораниенбаум, чтобы проконтролировать развертывание там штаба 7-й армии, столь вовремя сохраненной от переформирования в трудовую.
На следующий день командармом-7 назначили М. Н. Тухачевского, а все имевшиеся под Петроградом силы разделили на две группы. Северную, базировавшуюся на Сестрорецк и Лисий нос, куда срочно собрали части, до того растянувшиеся по Карельскому перешейку вдоль финской границы. Насчитывавшую 10 тысяч человек, командование которыми поручили Е. С. Казанскому при комиссаре Е. И. Вегере. И Южную, поначалу в 7, 5 тысяч человек с командующим А. Н. Се-дякиным и комиссаром К. Е. Ворошиловым.
Не бездействовали и мятежники. Еще в марте избрали Временный ревком, в который вошли только матросы: председатель левый эсер Петреченко, члены — меньшевики Вальк и Романенко, народные социалисты Орешин и Путилин, эсер-максималист Даманов, бывший летом и осенью 1917 года председателем Кронштадтского совета. В тот же день началось издание небольшой, всего в две полосы, газеты «Известия Временного революционного комитета Кронштадта». Дававшей материалы под «шапками» «Вся власть Советам, а не партиям», «Советы, а не Учредительное собрание», тем подыскивая общий лозунг для того, что они назвали «Третьей революцией трудящихся»245.
6 марта в Петроград приехал, но всего на три дня, Троцкий в сопровождении главнокомандующего вооруженных сил республики С. С. Каменева и начальника штаба РККА П. П. Лебедева и тут же направились в Ораниенбаум. Познакомившись с обстановкой на месте, поначалу ограничились «Обращением РВСР и командования Красной армии к гарнизону и населению Кронштадта и мятежных фортов». В качестве «последнего предупреждения» потребовали у «всех, поднявших руку против социалистического отечества, немедленно сложить оружие». Не получив ответа, отдали приказ артиллерии Сестрорецка, Лисьего носа и форта «Красная горка» открыть огонь по Кронштадту. Однако после ответных залпов «Петропавловска» и «Севастополя» (девятнадцать 300-мм и восемь 120-мм орудий) продолжавшаяся всего два дня артиллерийская дуэль прекратилась. Неудачей закончилась и попытка 10 марта войск Южной группы по льду подойти к острову Котлин.
Затишье, наступившее на несколько дней, отрицательно повлияло на боевой дух красноармейцев. 14 марта 235-й Невельский и 237-й Минский полки 27-й дивизии самовольно покинули с оружием в руках казармы и двинулись к деревне Мартышкино. Там были разоружены и переданы в ревтрибунал, по приговору которого 41 красноармеец был расстрелян246.
Воспользовался затишьем и Зиновьев. Со значительным опозданием приехал в Москву, на 10-й съезд партии и только 14 марта вместо 10-го выступил с докладом «Профессиональные союзы и их роль в хозяйственной жизни страны». В пространном выступлении, ставшем завершением дискуссии о профсоюзах, убеждал делегатов поддержать Ленина, его, Томского, Рудзутака, остальных членов так называемой «десятки» сохранить независимость профсоюзов от государства, их организационную свободу, роль защитников прав трудящихся, но, вместе с тем, стать «школой коммунизма». Убедил отвергнуть предложение Троцкого и Бухарина огосударствить профсоюзы, отклонить утопическую мечту рабочей оппозиции. В результате за предложение Зиновьева проголосовало 336 делегатов, Троцкого — 50, рабочей оппозиции — 18 и только двое воздержались.
А на следующий день, 15 марта, Ленину удалось провести резолюцию «О замене продразверстки продналогом». Еще день спустя съезд принял резолюцию «Об улучшении положения рабочих и нуждающихся крестьян». Утвердили ее делегаты, несмотря на то, что оглашению ее не предшествовал соответствующий доклад ее автора (значительно позже выяснилось — им был Ленин), ни необходимого в таких случаях обсуждения. Резолюцию, потребовавшую «в кратчайший срок обеспечить, по крайней мере, для рабочих важнейших центров республики (то есть Петрограда и Москвы — Ю. Ж. ) такой паек и такие условия жизни, которые действительно были бы для них стимулом оставаться на фабриках и заводах»247.
И только затем, 17 марта, части Красной армии вошли в Кронштадт и после коротких уличных боев заняли его к утру 18 марта. Небольшая часть мятежников сумела уйти по льду в Финляндию. Большую же арестовали и отправили в Ухту (северо-восток Вологодской губернии, с осени — автономная область Коми (Зырян)), в срочно созданную «дисциплинарную колонию».
Но еще накануне штурма Кронштадта, 16 марта, в последний день работы, 10-й съезд РКП избрал новый состав ЦК численностью в 25 человек. Ну а тот, в свою очередь — ПБ. Пятерых, из которых только Н. Н. Крестинского сменили на Зиновьева. Почему? Вполне возможно — чтобы придать большую значимость его посту председателя исполкома Коминтерна. А может, и за твердую, бескомпромиссную поддержку Ленина во время профсоюзной дискуссии, за отважное противостояние второму человеку в партии и стране, Троцкому. Но нельзя исключить и иного объяснения: за отличную подготовку победы в Кронштадте, в которой уже никто не сомневался.