Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции
Шрифт:
Казалось, за такими словами последует четкое разъяснение, но... У слушателей должно было сложиться впечатление, что докладчик хочет сказать очень важное, но не решается. Ходит вокруг да около, выражается обиняком.
«Самая большая вещь, — пытался пояснить Зиновьев, — армия... Она имеет две стороны. Армия — ударное учреждение, лучшее учреждение. Мы ведь говорим: работайте по-военному в профсоюзах. Но в этой армии есть свои тылы, где язвы бюрократизма пустили глубокие корни...
Мы не забыли того, что даже Красная армия — наша гордость, наше основное орудие борьбы, даже она одним концом заразила партию некоторыми плохими сторонами... Мы указывали на то, что небольшая часть командующих верхов армии, в том числе и коммунистических, разлагается
Так и не сказав ничего конкретного о бюрократизме в армии, Зиновьев перешел столь же расплывчато к проблемам в системе управления. «Бюрократизм заключается в том, — пытался он объяснить свою мысль, — что сама постройка у нас иногда чрезвычайно запутанная, неверная. Часто наши экономические органы и главки не построены так, как нужно,.. а это неизбежно влечет за собой бумажные горы, бумажную волокиту.
Бумажная волокита — с полбеды, но настоящий бюрократизм коренится в том, что мы в области административно-хозяйственной не все пригнали к месту, одно к другому. У нас много путаницы, много нелепого и слишком сложного». И как бы между прочим заявил, что «Главполитпуть, который состоит из наших же людей, делает ошибки». Тем намекнул и на «комиссаров», так как сотрудники этого органа называли себя комиссарами, подчинявшимися только Троцкому, и на проблему, поднятую еще на профсоюзной конференции — «не все пригнано к месту».
Пообещал: «Мы (ЦК — Ю. Ж. ) думаем на предстоящем съезде Советов борьбу с бюрократизмом так поставить, что дело пойдет не о сокращении числа бумаг, а чтобы основные приводные ремни (профсоюзы — Ю. Ж. ) поставить на место. Это будет серьезная, деловая борьба с бюрократизмом».
Завершил же Зиновьев доклад классическим приемом опытного оратора — вернулся к тому, с чего начал, но уже в иной тональности — дидактической.
«Не трудно, — теперь свободно говорил он, — быть коммунистом, когда все идет гладко, идет по накатанным рельсам, когда полная демократия и так далее. Трудно сейчас, когда ждет иногда не только внешняя обстановка, но есть и внутри такая, что на первый взгляд отталкивает и трудно удержаться. Что делать, надо группировку менять, наши ряды расчленять. Это легко сделать, но это приведет к губительным результатам в рядах нашей партии».
И вновь обратился к аудитории с вопросом: как лечить это зло? Однако на этот раз дал иной ответ, нежели прежде.
«Всероссийская конференция, — заявил он, — в сентябре наметила 21 пункт практических мер. Некоторые меры мы стали проводить в жизнь». Напомнил о них. О создании контрольных комиссий — центральной и губернских, предложив компартии Украины сделать то же... О свободе критики, издании дискуссионного листка. О предполагаемом создании «комиссии для борьбы с тем недовольством внутри партии, которое иногда принимает большие размеры». И еще об одном, о котором прежде речи не было — «У нас часто, когда передвигают одного человека из центра, с ним снимается целое гнездо, 25-30 человек... Это манера буржуазная, с которой мы должны бороться, и должны ее искоренить».
Вторым предложением, высказанным Зиновьевым на партконференции в Харькове, стало внушение — почему для Украины не подходит та «новая линия, которую мы (ЦК — Ю. Ж. ) назвали возрождением рабоче-крестьянской демократии внутри нашей партии, ослаблением централизма».
«Вы лежите на большой дороге, — втолковывал он и без того хорошо известное делегатам, — и если захочет вцепиться в горло Антанта, она сделает это через Черное море. То же самое и с поляками... Как ни тяжело людям сознавать, что придется, может быть, еще воевать — война вам осточертела, но общие условия остаются, а раз война, значит, военный режим, из этого не выскочишь... Но у вас еще плюс петлюровщина и махновщина, этого не надо забывать... Эти болезни не решаются силой оружия, это
Не ограничился только такими предложениями. «Третье условие, — добавил Зиновьев, — внутри нас самих, внутри нашей партии на Украине. Глупо нам теперь обижаться на то, что мы приняли в наши ряды боротьбистов, лучших меньшевиков, бундовцев. Не нужно прятать голову под крыло и не видеть, что партия на Украине пестрая, неоднородная. Иногда имеет меньше сил сопротивления».
И заключил речь Зиновьев весьма пессимистично. «То обстоятельство, — произнес он, — что у вас такая разнородная, пестрая партия — это результат исторических условий на Украине. Это не облегчает, а затрудняет положение. Здесь трудно будет проводить последовательно рабочую демократию и здесь придется идти с осторожностью.
Ядро вашей партийной организации должно сознательно сказать, что на Украине есть целый ряд обстоятельств, которые неблагоприятны для быстрой перемены курса (выделено мной — Ю. Ж. ). Мы должны этот курс менять с особой осторожностью»221.
По возвращению в Москву Зиновьев представил стенограмму своего выступления в ПБ, которое приняло ничего не говорящее решение: «Доклад принять к сведению»222. Иными словами, пока оказалось неготовым ни одобрить, ни раскритиковать его.
Только три дня спустя, 27 ноября, члены ПБ выработали, наконец, мнение о результатах поездки Зиновьева на Украину. Поручили ему доклад на 8-м Всероссийском съезде Советов, но только о борьбе с бюрократизмом. Да еще создали комиссию, включившую самого Зиновьева, Троцкого, Рыкова, Сталина и Томского, «дав ей следующее задание: обратить особое внимание на терминологию — “бюрократизм”, “бюрократ”»223. Сочли, что только данный аспект речи Григория Евсеевича на партконференции в Харькове возможно вынести на всеобщее обсуждение.
Ограничение Зиновьева в вопросах, которые он мог затронуть на съезде Советов, оказалось далеко не случайным. Конфликт в ЦК, порожденный речью Рудзутака о судьбе профсоюзов, еще только разгорался, что продемонстрировал декабрьский пленум. Тот самый, на котором разногласия между Лениным, резко сменившим отношение к милитаризации труда, и Троцким, остававшимся на прежних позициях, стали слишком заметными, очевидными.
7 декабря большинством в 8 голосов против 7 пленум отверг резолюцию, внесенную Зиновьевым, поддерживавшим водников в конфликте с Цектраном, и принял предложенную Бухариным. Вроде бы стремившимся к примирению обеих сторон, но на деле сыгравшим на руку Троцкому. Настоявшему на «функционировании» Цектрана, против чего резко выступали и на профсоюзной конференции, и в ВЦСПС, хотя и с управлением его одиозного «политического» органа — Главполитпути и Главвода224.
И все же на декабрьском пленуме ЦК Ленину и Зиновьеву удалось кое-что сделать. Во-первых, 8 декабря — поручения «СНК через Малый СНК с вызовом заинтересованных ведомств, добиться в первую очередь от военного (то есть от Троцкого — Ю. Ж. ), а затем и от других подлежащих ведомств удовлетворения немедленно и фактически списка требований, предъявленного профкомиссией (ЦК — Ю. Ж. ) под председательством т. Зиновьева».
Во-вторых, 9 декабря — приняли «добровольную» отставку Троцкого с поста наркома путей сообщения, благодаря которому он мог воздействовать на Цектран, заменив его А. И. Емшаловым, но всего лишь на четыре месяца. Наконец, в тот же день по постановлению пленума «ввели Зиновьева с решающим голосом в состав бюро фракции ВЦСПС», а также, что стало самым важным, перенесли созыв 10-го съезда РКП на два месяца раньше предполагавшегося срока — на 6 февраля 1921 года225, что позволяло Ленину и Зиновьеву провести свои решения до того, как Троцкий сумеет мобилизовать своих соратников.