Гримасы улицы
Шрифт:
— И хорошо, все равно мужиком подохну. Взяла тоска, да так, что и жить неохота, — в пору повеситься.
— Верно говорю тебе, — дурной ты, потому, посуди: здоровый парень, а дурь из головы не выкинешь.
По ночам, когда затихал корпус, Сашка боролся с мыслями, и животная похоть, зов к уличному разврату окончательно убивали его. Помнится ему и Наташа, смотревшая кроткими глазами и стыдливо молчавшая, помнится ему ярким пятном запечатлевшаяся Ира и пробуждает порыв, соблазн ярко вспыхнет и закипит кровь–не выдержит, шмыгнет в уборную, а оттуда придет усталый,
Тысячи разнообразных воспоминаний каждый таил в себе, и слышалось в ночной тиши, как ребята, припоминая порывы наслаждений, долго вздрагивали, погружаясь мыслями в глубину прошедшего разврата…
Рано утром в теплый осенний день Сашка сидел у окна и думал: — «Скоро на волю выпустят». Близость свободы теперь не радовала его; он уже научился ценить покой, но не умел им владеть. Жизненный кругозор становился шире, книжки, прочитанные им, научили не тому, чему нужно было. Сказочный героизм захватил его. Сегодня он был задумчив и по случаю последнего дня в колонии не выходил на работу. Назавтра он ушел в парк и долго думал о том, что ждет его на улице. Возле него оказалась маленькая девочка лет тринадцати, с любопытством допытывавшаяся, как и за что он попал сюда.
— Глупа ты еще, чтоб знать про это. Потерпи годика три, наш брат всему научит, не забудешь быть блатной.
Девочка не понимала, о чем он говорит, а он хотел напомнить ей о гнусной похоти, которая при виде девочки пробудилась в нем.
— Хочешь, Лиза, пойдем в беседку, я покажу тебе, какие цветочки вырастил, — большие они у меня. Завтра я на свободу иду. Што-б другим не доставались, тебе оставлю. Хочешь?
— Конечно, хочу.
И Сашка повел ее за собой. Про себя он думал? Сделаю, что нужно, и улизну. Один конец будет…
Вечером он бежал. На утро в колонии шли толки, смутный разговор носился по комнатам.
— Здорово, говорят, он… — шептались ребята. Экономка, говорят, с ума сходит, а сама, небось, того. Только злая она, — не умеючи, не прильнешь. С Александром Макарычем, говорят, крутит. Башмаки намедни ей бесплатно чинил…
А Сашка в это время, спрятавшись в ящик под вагон, катил в Севастополь.
Глава XII
Нана
Много месяцев прошло с тех пор, как Наташа осталась у Петрушковых. Потянулись тяжелые долгие дни. Спрос на живой товар увеличивался с каждым днем, капитал рос, и ловкий изворотливый хозяин расширял доходность предприятия. За это время им было много принято новых девушек, таких же кротких и простых, как Наташа. Наташа уже не была той простой, наивной девушкой, какой она была до Петрушковых. Простое русское имя Наташа было заменено именем Нана. Кто из посетителей не знал ее, кто не проводил с нею длинные ночи, кто не надсмехался над ней? Не было такого посетителя, который бы хоть раз не покупал ее. Ей же было все равно. Она уже потонула в гнилом омуте, и мысли о красоте и честности давно были потоплены алкоголем.
Сегодня она совершала путешествие на автомобиле. Старый, седоволосый спец неустанно целовал ее руки, которые она так ловко подносила к его губам. Вернувшись с прогулки, она уже заманчиво бросала взгляды на мужчин, выбирая козырных тузов, глядевших на нее с упоением и предвкушавших наслаждение.
В правом углу, облокотившись, сидел бравый юноша, жадно выпивая вино и пристально смотря на девушку, которая, казалось, не замечала его. Это был молодой инженер, уже месяц ставший жалкой жертвой прекрасной Наташи. Он не один раз звал ее к себе, но она хохотала, как безумная смеялась над ним.
— Я пока еще замуж не собираюсь.
Как много было иронии в этих словах, в которых красивые чувства безжалостно были растоптаны развратом, а кроткая простота деревенской девушки потонула в гнойных язвах Петрушковской торговли живым товаром.
Так и сегодня она, увидев его, подошла к нему с громким возгласом:
— Сергей Владимирович, вы здесь?
— Как изволите видеть, Нана.
— Вы, кажется, каждый день здесь бываете?
— Да, я не могу без вас.
— Ха–ха–ха, что же, вы в меня влюблены?
— Я об этом вам говорил не однажды, разве вы забыли?
— Не помню.
— Не помните?
— Да и могу ли я помнить. Мне об этот говорили не вы одни. Ну, довольно о пустяках. Я сегодня в настроении и, если у вас есть на что, я согласна погулять с вами.
Он вынул сверток кредиток и дрожащими губами, с усилием произнес:
— Я хочу быть с вами. Я хочу вас видеть всегда.
— Где же подарок, который вы обещали мне?
Он засунул руку в боковой карман и вынул оттуда портрет.
— Возьмите.
— Спасибо. А что еще?
— Вам нужны ценности? Я их вам достану.
— Простите, Наночка, я обещал быть ровно в девять, но немного опоздал. Вы не сердитесь? — перебил новый посетитель, подошедший к столу.
— Долго, долго. Я вас давно ждала, — заметила она и небрежно бросила инженеру:
— Сегодня я с вами не могу, я занята.
Инженер, нахмурив брови, отошел.
— Наночка, пожалуйте к моему столику. Я его имею давно, он довольно дорого обошелся мне за эти четыре месяца. — Но это сущие пустяки. Я вот имею для вас дорогой подарок, — придерживая ее за руку, сказал гость.
— Говорите, дорогой, что именно. Не портрет ли? А то, вот видите, мне уже один подарили.
— Ха–ха–ха. Фотографию, недурно придумано.
— Мне интересно знать, что вы для меня придумали?
— Закройте глаза, и я вам одену на белоснежную шейку.
— Да–да? Ну что же, я с удовольствием. — И она, закрыв глаза, выставила перед ним свою красивую грудь.
Через широко декольтированное платье пахнуло теплом и запахом молодого тела. Гость взглянул и восторженно крикнул: «Можно».