Гримпоу и перстень тамплиера
Шрифт:
Следующий день был дождливым и холодным, несмотря на разгар весны. Во дворе дома, вокруг колодца, несколько воробьев расправляли свои крылышки и трясли перьями, чтобы стряхнуть с них капельки воды. Маусле хозяйничала на кухне, следя за большими бурлящими котелками, стоящими на огне зажженной плиты, а Умиус, Вейнель и Гримпоу завтракали кусками хлеба с соленой рыбой, запивая молоком из больших чашек. Уже прошло два дня с тех пор, как пришел Сальетти, и все ждали, когда же он проснется и расскажет им в подробностях обо всем, что приключилось в крепости герцога Гульфа. Кроме того, они опасались, что солдаты инквизитора Бульвара Гостеля могли выследить его и схватить всех. Поэтому они сидели в полной тишине, понурив головы и погрузившись
Гримпоу думал о Париже и том, что их там ожидало. Он был уверен, что они с Вейнель не ошиблись, полагая, что в этом городе находился остров Жирап, заселенный фантастическими существами и монстрами, где им предстоит сразиться с дьяволом, чтобы найти у его ног последние слова манускрипта Аидора Бильбикума.
Карта Незримого Пути, которую нарисовал Умиус, следуя линиям созвездия Девы, полностью совпадала с линией, соединявшей замки Каменного Круга с такими городами, как Метц, Реймс, Париж, Шартр и Амьен. Если его теория была верна, то все говорило о том, что в соборе или в одной из церквей этих четырех городов должен был находиться секрет мудрецов. А следующей ступенью был остров Жирап. Когда Умиус сказал им, что Париж — один из городов Незримого Пути, то он сразу же догадался, что можно изменить порядок слов в «Жирап» и получится «Париж». Но хотя Гримпоу и не знал, что в Париже есть остров, Вейнель рассказала ему, что посреди Сены, пересекающей город, есть островок, где стоит собор Парижской Богоматери. Однако Гримпоу не переставал спрашивать себя, что за фантастические существа и монстры могут там жить и как им сразиться с дьяволом, чтобы найти у его ног последние слова.
Вейнель тоже думала о Париже. Это был ее город. Город, в котором она родилась и где ее отец всю жизнь преподавал астрономию в университете. Ей приходил в голову миллион воспоминаний, смешивавшихся с бурей чувств и эмоции, переполнявших ее. С того момента, как она покинула свой дом в Париже, чтобы сопровождать больного отца в Корниль, ее жизнь изменилась, как олово алхимиков, переходя из самых черных печальных событий в золотой цвет ее чувств к Сальетти. А сейчас он снова был рядом.
— Я думаю, что еще осталось немного рыбы, чтобы утолить голод одного бродяги, — сказал Сальетти, вдруг появившись на кухне, как воскресший из мертвых.
Вейнель, увидев его, заулыбалась и встала, чтобы обнять его.
— Тебе бы следовало не вставать с кровати еще дня два, — сказал Умиус.
— Продолжая лежать на этой кровати, я лишь приближаю час смерти, а я все еще верю в то, что мне удастся вырваться из ее цепких когтей, пока старость не положит меня к ее ногам, — ответил Сальетти, радуясь тому, что он жив и что он снова рядом с Гримпоу, который тоже аккуратно обнял друга, чтобы не причинить ему боль.
— Сальетти, познакомься, это доктор Умиус. Он был другом ваших родителей, и это именно он вылечил твои раны и принял нас в своем доме. Вот его супруга — Маусле, — сказал он, указывая на улыбающуюся старушку, — чьи мази и отвары способны вернуть жизнь тому, кто ее уже почти потерял, как ты сам мог заметить.
— Я в долгу перед вами обоими за ваше щедрое гостеприимство, — сказал Сальетти.
Умиус с супругой наклонили головы в знак благодарности.
— Умиус — великий ученый, он помог нам разгадать тайну Незримого Пути. Теперь мы знаем, что должны ехать в Париж, — выпалил Гримпоу, которому не терпелось рассказать другу о своих достижениях в поисках секрета мудрецов.
— Потом с ним об этом поговоришь, Гримпоу. Оставь его, пусть сядет с нами и расскажет о трагическом конце замков Каменного Круга, — сказал Умиус.
У Сальетти была перевязана левая рука, поддерживаемая бинтами через груда и плечи, так что он медленно попытался усесться за стол. Он бы предпочел говорить о чем угодно, только не вспоминать весь ужас, пережитый в крепости герцога Гольфа Остембергского, после того как войску короля Франции и барона Фигельтаха де Вокко удалось перебраться через крепостные стены и башни, но он знал, что Умиус был близким другом герцога Гольфа и, конечно же, хотел выяснить, что там произошло.
Вейнель и Гримпоу были в ужасе, услышав
— Насколько это было возможно, мы отступали внутрь, — продолжал Сальетти, — окруженные наемными воинами, которым удалось перебраться через крепостные стены маленького замка. Тогда мы вернулись в верхнюю крепость, чтобы распределить наши силы. Рыцарь-тамплиер Радогил Курнильдон взял на себя командование отрядом воинов-монахов Ордена Храма, прятавшихся в замках Каменного Круга, и верных рыцарей погибшего герцога Гульфа Остембергского, готовых отдать свою жизнь, лишь бы не пропустить врага на территорию крепости.
— Той ночью было что-то вроде затишья. Мы воспользовались им, чтобы отдохнуть немного и подготовить огромные масляные курильницы, пылающие в бойницах крепостной стены западной части замка. Все было в огне, как огромный костер, даже сами захватчики подумали, что мы предпочли сгореть заживо на костре нашей ереси, нежели отдать им сокровища. На следующее утро на востоке ярко светило солнце, освещая лагерь врагов, где уже слышались воинственные крики, а долина начинала шевелиться, как муравейник, готовившийся поглотить полностью доселе неприступную крепость замков Каменного Круга. Оглушающий грохот труб, крики и барабаны дошел и до башен, отчего на наших лицах появилась гримаса ужаса и глубокого страха при виде их передвижений, ведь они тысячами начали приближаться к западной стене. Нашим лучникам удалось остановить продвижение сотен солдат, падавших ранеными или мертвыми в пропасть, словно в ад, но их было столько и они были так хорошо вооружены, что очень скоро забрались на крепостные стены и башни, и даже кипящее масло не могло их остановить. Страшного вида катапульты прорубили большие дыры в стенах, и в мгновение ока мы были окружены сотнями солдат и рыцарей войска барона и короля Франции, которым все же удалось войти в крепость, разбив восточные ворота. Несколько часов подряд мы бесстрашно сражались топорами, шпагами, стрелами и копьями, пока верные рыцари герцога и тамплиеры не начали падать один за другим, а нас осталось меньше ста человек, пытающихся защитить башню вассальной клятвы, где прятались женщины и дети, — на этом месте Сальетти прервал свой рассказ и тяжело вздохнул.
— Если тебе тяжело, можешь не продолжать, — сказал Умиус, — мы можем себе представить, что было дальше.
Сальетти передохнул и продолжил:
— Нет, вы и представить себе не можете этот ужас, даже если я вам все расскажу. Вся земля был усыпана трупами, но мы продолжали сражаться, зная, что нас все равно ожидает смерть. И мы сражались, наступая на мертвые тела, тонувшие в лужах крови. Последнее, что я помню, это сильная боль в шее, удар по шлему и лицо барона Фигельтаха де Вокко за моей спиной, залившегося смехом оттого, что я упал ему в ноги. «Убить всех!» — это было последнее, что я услышал. Когда я очнулся, уже была глубокая ночь, а мое окровавленное тело было окружено сотнями трупов. Я был настолько ошеломлен, что мне казалось, будто я проснулся после ужасного кошмара посреди Апокалипсиса, и тогда я понял, что я рядом с дверью, ведущей к секретному проходу, по которому сбежали вы, где я оставил своего коня. Я воспользовался сумасшедшим неистовством врагов, наступавших всей массой на вассальскую башню, и спустился по лестнице до закрытой каменной плиты, благодаря которой я смог выбраться из этого страшного месива.
Лодка трубадура
Дорога до Парижа прошла без приключений. Они выехали на рассвете облачного дня, обещающего дожди и порывистый ветер, но в конце концов погода разгулялась, а на небе не было ни облачка, так как ветер поменял свое направление в сторону востока, и все они скрылись, как будто тоже бежали в какое-то далекое, неизвестное место.
Перед отъездом, пока Вейнель и Сальетти укладывали свой скромный багаж в кожаные дорожные сумки, Гримпоу взял с кухонного стола длинный, острый нож.