Гримус
Шрифт:
После случайного первого поцелуя Эльфрида стала отвергать ухаживания Взлетающего Орла с такой страстной непреклонностью, что он потерял всякую надежду. Очень много времени и слов она потратила на то, чтобы объяснить ему, почему случившееся не должно повториться, почему они конечно же не должны заходить дальше, но ни разу ни словом, ни жестом даже не намекнула на то, что их поцелуй был ей неприятен.
— Все дело в Игнатиусе, — не уставала повторять она, что уже стало определенным знаком напоминания о великой любви к супругу, делающей любые предложения любых вздыхателей неприемлемыми.
Взлетающий Орел решил прибегнуть к последнему средству — увести миссис Эльфриду из супружеского
Он начал сопровождать Эльфриду во время длительных прогулок по полям близ К.; после каждой прогулки миссис Грибб клялась ему, что это их совместное времяпрепровождение будет последним, но ни разу не сдержала обещания.
Во время первой прогулки они остановились возле колодца. У колодца ходил по кругу бык, приводя в действие с помощью зубчатой передачи насаженное на толстую ось колесо с ведрами, черпающими воду и выливающими ее в желоб, откуда влага текла орошать поля. Глядя на быка, Эльфрида заметила:
— Животные счастливей нас.
Взлетающий Орел подождал, что будет сказано дальше. Когда бык в очередной раз прошел мимо, Эльфрида погладила труженика по боку и продолжила:
— Они смертны.
— Вы несчастливы здесь, — сказал тогда ей Взлетающий Орел, уже понимая, что это правда.
— Нет, что вы, совсем нет, — торопливо отозвалась Эльфрида. — Я совершенно счастлива.
Она замолчала, впервые отчетливо ощутив пустоту и обман, заключенные в этих словах. Резко повернувшись, Эльфрида быстро пошла прочь от колодца.
— Я иду домой, — бросила она ему, пытаясь уверить себя, что возвращение к привычному быту вернет и привычное настроение.
Белые ведьмы продолжают ткать свои чары, оплетая его шелковыми путами. Белые колдуньи трудятся неустанно, кружа около него, как мотыльки возле свечи.
Площадку для крокета никак нельзя было принято назвать ровной, а шары за бесчисленные годы упражнений покрылись вмятинами, но это не мешало Ирине играть с сосредоточенностью истинного профессионала. Что касается Взлетающего Орла, то, не желая, несмотря ни на что, ударить лицом в грязь, он мог заставить себя сосредоточиться лишь с огромным трудом.
— А вы быстро все схватываете, — похвалила его Ирина. — Наверно, вы опытный игрок и просто надо мной смеетесь.
— С вами мне не сравниться никогда, — ответил он.
— Все дело в практике, и только.
Графиня подняла молоток на уровень глаз, рассчитывая дальний удар.
— И не думайте, — предостерег Взлетающий Орел. — Площадка слишком неровная.
Ирина молча ударила по шару.
— Я отлично знаю эту площадку — вот в чем дело, — говорит она. — Извините, я веду нечестную игру, не сказала вам об одном своем преимуществе — на этой площадке мне знаком каждый бугорок.
Своим ударом Ирина загнала шар Взлетающего Орла в кусты.
— Боже мой, — восклицает она, даже не пытаясь скрыть насмешку. — Похоже, вы проиграли, дорогой мой Орел. Шар вам оттуда не выгнать и за сто лет.
Взлетающий Орел покорно отправляется на поиски шара и забирается в дебри густого кустарника, окаймляющего дальний рубеж сада Черкасовых. Через минуту он слышит позади себя шорох и треск. Повернувшись, обнаруживает высвобождающуюся из платья Ирину.
— Платье может зацепиться за ветку и порваться, — объясняет графиня. — Лучше уж я сразу сниму его.
— Вы точно знаете, что делаете, Ирина? — спрашивает Взлетающий Орел.
— Помогаю вам отыскать ваши шары, — отвечает она. — Похоже, что без меня вы не управитесь.
Несмотря на недавние сомнения Взлетающего Орла, любовный акт с Ириной доставляет обоим несказанное удовольствие.
Норберту Пэйджу, как обычно играющему с Алексеем в шашки в сарае, на другом краю сада, почудился короткий крик. Но, выглянув за дверь, он не заметил ничего необычного.
Во время их второй совместной прогулки Эльфрида позволила Взлетающему Орлу взять себя за руку. В следующий раз она, страдалица, вытерпела его поцелуй. На другой день — под одурманивающий аккомпанемент пчелиного жужжания, — она позволила ему — и себе — еще один поцелуй. На этом их прогресс на несколько дней остановился, но Взлетающий Орел был настойчив, и вскоре Эльфрида уже разрешала ему ласкать себя, сначала сквозь одежду, а потом и под ней, трепеща от пробегающих по телу сладостных судорог желания.
Но когда и после этого она остановила его, Взлетающий Орел вспылил:
— Какой смысл останавливаться теперь? — воскликнул он. — Ты и так была ко мне очень несправедлива… так почему не получить от всего этого удовольствие, ответь?
— Ты верно сказал, — печально ответила она, — я очень несправедлива.
У Эльфриды и в мыслях не было мучить его — она была точно в таком же отчаянии, как и он. Но позволить себе последний шаг, совершить окончательное предательство она не могла. Что-то останавливало ее, что-то гораздо сильнее ее самой. Взлетающий Орел отказывался верить в то, что это могли быть моральные устои.
— Я люблю его, я люблю его, я люблю его, — твердила она сквозь стиснутые зубы.
— Нет, не любишь, — отвечал Взлетающий Орел. — Ты привыкла к нему. Тебе спокойно с ним. Но он никогда не нравился тебе. Ты не любишь его.
— Люблю, — рыдала она. — Я знаю, что люблю.
На его глазах к ней с поразительной скоростью возвращалось самообладание, и слезы на ее ресницах высыхали.
Качели, Эльфрида на качелях, Ирина следит за ней. Бывают мгновения, думает Взлетающий Орел, когда они становятся похожими на сестер-близнецов. Такие одинаковые, и такие разные.
Ирина Черкасова, презирающая большинство людей, презирает сейчас Эльфриду. Глупая, вечно хихикающая женщина. Тем временем Эльфрида Грибб обнаруживает себя в сетях гораздо более сильного чувства: ревности.
Они продолжают улыбаться друг другу сквозь свои вуали.
Сегодня вечером в ее доме большой бал, первый в этом году, но Ирина запрещает себе плакать. Внизу — музыка и элегантные кавалеры; наверху — лежит она, с сухими глазами и в лихорадке. Простудиться теперь, в тот самый день, в тот самый вечер, когда она наконец налилась соком и расцвела, когда закончилось детство, ее детство, детство девочки, которая в ожидании сегодняшнего вечера многие месяцы простаивала обнаженная перед зеркалом с книгой на голове, вобрав живот, развернув плечи и выпятив грудь. В этот год пришел конец подзатыльникам, насмешливым тихим замечаниям ничего не понимающих взрослых, терпеливому удивлению тому, с каким раздражением, с какой злостью она по команде матери в полночь отправлялась в свою комнату. В этом году она будет танцевать до рассвета и после рассвета и гулять у пруда под ивами с каким-нибудь влюбленным кавалером… она начинает думать о толстой, прыщавой Маше — та сейчас внизу, щеки горят румянцем триумфа, — о своей уродливой сестре, которая сегодня станет королевой бала, которая сейчас кружится в танце с утомленным кавалером, озадаченным отсутствием хорошенькой Ирины… и слезы гнева вновь наворачиваются на глаза.