Гроб хрустальный. Версия 2.0
Шрифт:
– Да вы садитесь, садитесь, – Кемеров пододвигает дяде Коле стул, – и девушка пусть тоже присоединяется. Дочка ваша?
– Племянница. – Дядя Коля сдержанно улыбается, мол, видите, какая красавица выросла!
Марина садится на свободное место, официант тут же ставит перед ней тарелку и пустой бокал.
– Девушке тоже налейте шампанского, – говорит дядя Коля. – Сегодня можно, праздник же.
Кемеров произносит длинный тост «за нашего консультанта и куратора, человека, без которого не было бы…» – Марина чокается с сидящей напротив «лаборанткой Катей» (в жизни ее тоже зовут
– Извините, запоздал, заболтался с поклонницами, – раздается над ее головой знакомый голос. – Просто проходу не дают, ха-ха!
Марина поднимает голову: перед ней стоит Лео. Мертвая сигарета дымится между пальцев, широкая улыбка, пронзительные карие глаза.
– Как вас зовут, милая девушка? – говорит он.
– Марина, – говорит она, и Лео тянет к губам ее руку.
– Рад знакомству!
Губы у Лео влажные и горячие. Марине никто никогда не целовал руку – да и видела она такие поцелуи только в кино про древнюю жизнь, которая еще до Мая.
Он садится рядом.
– Вы работаете здесь или по знакомству?
– Я племянница Николая Михайловича, – отвечает Марина. Собственный голос кажется ей неестественным и фальшивым.
– А, наш консультант! Знаток мертвых обычаев и рыцарь приграничных областей! Я и не знал, что в семьях эмпэдэзэшников бывают такие милые девушки.
Надо что-то ответить, думает Марина. Что-нибудь остроумное и едкое, чтобы срезать этого задаваку одной фразой. Пусть знает!
Вроде язык у Марины всегда был неплохо подвешен, но сейчас мысли сталкиваются в голове, словно обломки айсберга – с грохотом и без всякого толку. К счастью, Лео спрашивает:
– Сознайтесь, сколько раз вы смотрели «Запас прочности»? – и Марина с облегчением говорит:
– Только один. Я, знаете ли, не то чтобы большая поклонница вашего фильма.
Вот так и надо: решительно и едко, Марина довольно улыбается. Но вот беда – ее слова попали прямо в паузу общей беседы, и теперь все смотрят на нее в изумлении: встрепанный седовласый Кемеров, импозантный «старпом Валентин», удивленная Катя и даже дядя Коля.
– Вот какая молодежь растет, скажи, Евгений Филиппыч? – говорит дядя Коля режиссеру.
Все с облегчением смеются. Марина представляет, что стала невидимкой и никем не замеченная сбежала из банкетного зала.
– А у Ильи-то какое лицо было, видели? – говорит Катя. – Небось, первый раз за два месяца видишь девушку, которая не то чтобы большая поклонница?
– Ты знаешь, Катя, – отвечает Лео, – я равнодушен к славе. Для меня главное – это искусство.
Взрыв хохота. Все почему-то находят эту фразу очень смешной. Марина залпом допивает свой бокал. Дядя Коля, нагнувшись, тихо говорит:
– Мне надо отойти, ты со мной или здесь останешься?
Марина вскакивает. Здесь останешься? Ну нет!
– Еще увидимся! – Дядя Коля машет рукой и, взяв Марину за локоть, идет в глубь зала.
– А этот Илья Гурамов на тебя глаз положил, – говорит он, – ты заметила?
Марина только пожимает плечами.
– Урод какой-то, – решительно говорит она, вспоминая наглую улыбку и глубокие карие глаза.
Они подходят к другому столику. На этот раз – никаких легкомысленных актеров, только трое пожилых мужчин в однотонных костюмах и строгих галстуках.
– Здравствуйте, Юрий Устинович, – говорит дядя Коля, и Марина удивляется, как незнакомо звучит его голос. – С праздником вас!
– И тебе здравствуй, Николай Михалыч, – отвечает седой мужчина с орденскими планками на лацкане. – Присаживайся, гостем будешь. И вы, Марина, тоже садитесь, не стесняйтесь.
Откуда вы знаете мое имя? хочет спросить она, но серые глаза из-под густых бровей смотрят так пристально, что Марина еле слышно отвечает:
– Спасибо.
2.
Когда все это началось? думает Гоша. Может, с прошлой осени, когда они помогли маме вернуться туда, а мама запретила даже думать про Открытый Мир и Разрушение Границ?
Это было обидно – Гоша так гордился, что вместе с друзьями все разгадал, маму спас, всех победил и теперь готов бороться вместе с родителями, а они прекратили борьбу, сказали, что их мир – самый лучший и Проведение Границ – величайшее достижение человечества.
Было обидно – и даже с друзьями об этом не стоило говорить. Ника злилась, когда слышала, что теперь Гошина мама против Открытого Мира, Лева пожимал плечами, мол, все не так просто, надо подумать, а Марина сразу соглашалась: да, они погорячились тем летом. Пес с ней, с Границей. Спасли Гошину маму – вот и молодцы, а теперь можно жить, как раньше.
Гоша знал: «как раньше» у него не получится, слишком много он видел, слишком много помнит. Не зря же у него до сих пор ждут своего часа два серебряных пистолета «Хирошингу-2001» – даром что без патронов.
Да, «как раньше» не получится – ведь мама и папа стали совсем другими. Раньше они вечно говорили о работе, допоздна задерживались в Институте и даже в походы брали с собой толстые книги, заполненные формулами. Год назад лабораторию расформировали, их обоих уволили, и они стали безработными, словно герои фильмов о Заграничье или о древних временах до Проведения Границ.
«Как раньше» не получалось: раньше родители никогда не говорили о деньгах, главным была работа, а деньги – приятным побочным результатом. Теперь выяснилось, что работа нужна еще и из-за денег. Два месяца они переводили с франкского и инглского научные статьи, но потом заказы прекратились (папа сказал, по звонку из Учреждения) – хорошо еще, что дядя Гена Свиридов, старый папин друг и сослуживец, предложил брать заказы на свое имя. С полгода все шло неплохо – папа с мамой переводили, дядя Гена отдавал им гонорары за публикации в «Известиях геологических наук» или «Вестнике этнографии», – но потом пришел участковый и потребовал от родителей трудоустроиться в течение двух недель, пригрозив выселением из столицы – за тунеядство.