Гробница Наполеона
Шрифт:
— Я тебя тоже… любила.
— Не ври! Только не ври! Грушина ты тоже любила? Когда нанялась к нему в горничные? Или как? Ты его тоже слушала. Внимательно.
— Но Грушин — это не ты!
— Еще бы! Он тебя мигом раскусил! И сказал: «Девочка, ничего не выйдет». Сколько он тебя платил? Какая твоя цена?
— Артем…
— Не сметь! Бесплатно — дороже. Ха-ха! Тысячу раз прав! Скажи: ты делала аборты?
— Я…
— Только честно.
— Делала, но…
— От меня делала?
— Нет.
— Врешь!
— Я
— Все. Хватит. Тема любви закрыта. Я не хочу больше об этом слышать. Никогда. Ни сейчас, ни после. Ни от тебя, ни от кого-нибудь другого. Будем считать, что этим я уже переболел. Перейдем к делу. Итак. Ты призналась этой… писательнице и ее муженьку, что шантажистка. Это правда?
— Да. Но…
— Отвечать! Твое «но» ничего не стоит. Эмоции оставь при себе. Меня интересуют факты. Ты — шантажистка. Ты шантажировала Валентина?
— Нет.
— Так. Значит, Ваня Смирнов с тобой не делился?
— Нет.
— Тогда ты шантажировала меня.
— Это неправда!
— Это правда, — почти что ласково сказал Артем. — Полгода назад я заплатил шантажисту десять тысяч долларов. За дальнейшее молчание. За то, чтобы сделки больше не срывались. Тогда же ты внесла деньги за квартиру. Откуда?
— Я… — замялась Инга.
— Это мои деньги. Господи, как же я тебя ненавижу! Вот ты стоишь передо мной и говоришь: «Я действительно тебя люблю!» А в глазах… «Ах, какая жалость, что рыбка с крючка сорвалась! Может быть, ситуацию можно спасти?» Нельзя! Даже не думай!
— Почему ты веришь Грушину и не веришь мне?
— Да потому что я видел! И слышал! Своими глазами! Своими ушами! Зеленую шляпу! И это: «С таким материалом можно работать»… Ты понимаешь, что чувствует человек, когда про него говорят: материал?! Любимая женщина говорит?! Ты это понимаешь?!
— Но это было до того, как…
— До чего? До знакомства? Ты изменилась? Стала другой? Да невозможно это изменить! Это не меняется! На тебе же пробы ставить негде! Ты — дешевка!
— Артем… — всхлипнула Инга.
— И слезы твои — дешевка. Ты до самой смерти не изменишься. Будешь врать, притворяться, деньги вымогать…
До него вдруг дошло: это же можно прекратить. Простым способом. Больше никогда ее не видеть. И не слышать. Никогда… Спиной он почувствовал ящик стола, о который опирался. Там, в ящике — пистолет.
— Прости меня, — еще раз всхлипнула Инга. — Я сейчас все тебе расскажу. О шантаже. О том, где я брала деньги…
— Я не хочу этого слышать. — Его рука уже нашарила ручку. За которую надо потянуть, чтобы открыть ящик.
— Я действительно нанялась в горничные к Грушиным с определенной целью. Подруга меня устроила. Светка.
— Рыжая? — машинально спросил он. Вцепившись в ручку.
— Да. Она сказала: лови момент. Ты должен меня понять. Я хочу хоть капельку счастья. Дом, семья, дети. Сначала я хотела, чтобы Грушин бросил жену и… Я, кажется, даже влюбилась. Немного. Не так, как в тебя, но…
— Без «но».
— Хорошо. Эти записи. Никогда не думала, что все может обернуться так… Мне просто хотелось заработать денег…
— На мне…
— Но я же от этого отказалась! Я действительно тебя лю…
Вот здесь он не выдержал. Слышать от этой женщины слово «люблю» — уже слишком! У нее прав таких нет! Она должна замолчать!
Он выдвинул ящик стола и нашарил там пистолет. Достал его и увидел в голубых глазах недоумение:
— Артем, что ты собираешься делать?
— А вот что…
Он поднял пистолет и очень спокойно, аккуратно три раза нажал на курок. Ему сразу же стало легче. Будто гора с плеч свалилась. В этот момент он испытывал откровенную радость. Наконец-то! Сколько проблем решено! И сердце болеть перестало.
Инга как-то нелепо, некрасиво сложилась пополам и рухнула на пол. Артем стоял и наблюдал за ней. Спокойно. Отстраненно. А она действительно умерла. На губах пузырится кровавая пена. Одежда испачкана в крови. Хорошие выстрелы. Точные. Все — в грудь. В пистолете патронов больше нет. А жаль…
…В это время Сид закончил свою историю. Прасковья Федоровна слушала молча. Свой монолог Сид завершил словами:
— Прости, мать.
— Да уж, — высказался Борисюк. — И чего людям не хватает? Живет на всем готовом, еще и жене изменяет!
— Милые вы мои, — вздохнул Даниил Грушин. — Ваше семейство меня умиляет. Сейчас все прояснится, и тогда мы поймем, что…
Вот в этот момент и раздался выстрел. Один, потом еще и еще. И женский крик. Приглушенный, словно бы издалека. Грушин вскочил:
— Вот оно!
— Опять стреляют! — в отчаянии воскликнула Прасковья Федоровна. — Да когда же это кончится?!
— Уже кончилось. Бегом все вниз!
И Грушин первым кинулся к дверям. Остальные — за ним. Когда компания влетела на кухню, Артем все еще не трогался с места. Стоял, с любопытством глядя на мертвую Ингу.
— Боже мой! — всплеснула руками Прасковья Федоровна. — Вы все-таки ее убили! Да отнимите же у него пистолет!
— Зачем? — спокойно сказал Даниил Грушин. — В нем больше нет патронов.
Артем поднял пистолет, зачем-то заглянул в дуло и рассеянно сказал:
— И в самом деле… нет…
— Он сошел с ума! — взвизгнула Прасковья Федоровна. — Сид!
— Я вижу, мать.
— У него шок, — сказал Грушин. — Тема, пойдем наверх.
— Когда же, наконец, приедет милиция! — воскликнула писательница. — Я требую! Сид!