ГрошЕвые родственники
Шрифт:
Я посадил три дерева возле своего загородного дома, где пока еще только планировался сад. Меня даже не злили воскресные походы в «Ереван-Плаза» или «Метро». Там было много забавного и веселого, там ходили счастливые люди. И я был среди них, и они меня не отторгали.
Я даже проводил Лелика в аэропорт, хотя вместо обещанных трех дней, она зависла у нас в загородном доме на две недели, и Маришка даже успела с ней подружиться. Лелик поделилась с ней рецептом пирога на кефире, не знаю, как это у нее получилось, но капустный пирог был сочным и пышным. Я съел почти половину, а они радовались тому, что я ем с удовольствием.
И, когда через два дня после отлета Лелика к нам явился Роська, Маришка не стала поджимать губы, она просто испугалась, увидев мужика с табуреткой в руках. Но Роська идиотски-обаятельно улыбнулся и протянул табуретку:
– Вот! Я брат ваш – Ростислав. А Кеня где?
Табуретка была кривоватой, но крепкой. Роська сам сел на нее на крыльце, даже подпрыгнул, кого угодно выдержит. Маришка поджала губы, этот хам явно намекает на ее вес, но что делать, к пятидесяти годам многие набирают. А она до сорока лет держалась, утверждала, что весит сорок пять, хотя откуда в ней столько при ее росте, тоже мне Одри Хепберн нашлась.
– Ну как? – Ростислав ждал одобрения и восторгов.
– Викентий, – строго посмотрела на меня супруга.
– Ростислав, брат мой, – брякнул я как есть. – Нашелся.
– Обмоем? – радовался Роська. – Зови, хозяйка, в дом, я посмотрю что бы вам еще изобразить. Я все умею. Теперь умею, – поправился он, виновато взглянув на меня. Роська порылся в кармане, достал пятьсот рублей, протянул мне. – Твоя доля. Ты не думай, я человек честный, все отдам.
Зря он сказал это при Маришке, она же потом из меня душу вытрясет, сколько дал, да зачем. Но это будет вечером, а пока она накрыла на стол и даже выставила дешевый виски, не двенадцатилетний же неизвестно кому подавать. Хотя она женщина добрая, но принцип «всяк сверчок» соблюдает. Роська рылом на элитный алкоголь не тянул.
– А я пивасик принес, – Роська достал железные банки. – Моя не смогла приехать, работает, но в другой раз непременно приедет.
Ему не терпелось рассказать, как все чудесно сложилось. Он коренной красногорский, его там все с малолетства знают, мать все на районе уважали, она же медсестра в поликлинике была, всем уколы ставила. А про него считали, что никчемный, бестолковый вырос, хотя он пьет в меру, армию отслужил, водителем устроился. Да только так сложилось, что он за Светкин день рождения пивасика утром хлебнул, права и отобрали. Перевели в гараж, а механик из него никакой. Светка тоже стала морды крючить и носом крутить, мол, какой он мужик. Он-то думал, когда я нашелся, деньжат у меня подзанять, на время. А там как-то, он сам не знал, как, сложится, все наладится, образуется, и он мне вернет, а пока Светке денег даст, чтобы она не гундела. Она же ему душу рвет и в тоску погружает, как тут новую жизнь начинать, для этого нужен заряд, порыв, а ее бесконечное «бу-бу-бу» его гасит, крылья подрубает. И тут я явился.
– Она и тут издеваться стала, мол, какой из меня мастер. А я же путягу на столяра кончал, забыл, правда, все.
Я с интересом рассматривал предмет мебельного искусства квалифицированного столяра. Дед мой, школьный учитель физики, делал лучше.
– Светка и тут, зараза, стала подбивать меня толкнуть инструмент, пока он новый, мной не порченный. Я, веришь, брат, удила закусил. Я ж не безрукий, пальцы помнят, как лобзик держать. Но с этим инструментом пришлось помозговать, я такого и не видел в училище, там что – молоток, пила да сверло. Но освоил, всю ночь сверлил, пока соседи по батарее стучать не начали. А на утро опять взялся, вот табурет соорудил, соседи, правда, пришли, мол, что это у нас жужжит, не ремонт ли мы затеяли. Какой ремонт, когда денег нет. И тут такое счастье повалило.
– Прикинь, братан, – смеялся Роська, – у соседки, что под нами, шкаф сломался, петля у дверцы отошла. И тут я с инструментом, вжик, за три минуты ей на эпоксидку посадил. Моя сразу заважничала, что мужик у нее рукастый. Ну я, значит, скамейку пилю, собираю. Я же, посмотри, – стучал он по табуретке ладонью, – без одного гвоздя собрал, на века. И заметь, я ее лаком не крыл, только воском натер, видишь, как отливает золотом.
– Хорошая вещь, – согласился я. Маришка поджала губы, табуретка не вписывалась в ее дизайн. В ее дизайн ничего не вписывается, только то, что она решила поставить. Судьба Роськиной поделки была решена, отправится в сарай, а потом пойдет на костер. Роська хмелел и болтал без умолку:
– Моя-то стала хвалиться во дворе. И, прикинь, стеллаж в кладовке заказали соседи. Вот, две тыщи поднял за день. Ну, само собой, минус материал. Вот тебе принес. Это моя велела. Она еще тебе хренодер передала, сама делает.
Роська обещал все вернуть, у него заказов на районе хоть отбавляй. Он уже думает гараж какой снять, не в квартире же пилить. Светка не против, если туда пацаны с района таскаться не будут. Но он зарекся: расслабиться можно только по праздникам, после футбола, у них такая традиция с пацанами – мяч в воскресенье погонять. Он уже все продумал: никакого пива в будни, он же с инструментом работает, тут глаз нужен точный, рука верная. Только не все же ему скамейки да полки пилить, может, на какой буфет замахнуться или кресло с гнутыми ножками, чтобы как у предков было, все красиво. Он даже книжки смотрит, как там раньше все изящно устраивали.
– Ты мне, брат, путевку в жизнь дал. Вот теперь верю тебе, что наши предки пол-Питера построили. А я буфет про них соберу. Не Исаакий, конечно, но все же. А пацана в художественную школу запишу, не все же мяч во дворе гонять, пусть учится, раз порода у нас такая.
– Не пол-Питера, – поправил я, – немного во Владикавказе, еще есть несколько зданий в Пятигорске.
– Какая хрен разница. Пятигорск тоже хорошо. Вот сейчас малек поднимусь и рванем семьями на воды. Да, Маришка?
Жена подняла рюмку с виски и неожиданно выпила:
– За ваши успехи, Ростислав. И за вашу табуретку спасибо. Я всегда хотела такую вещь, удобно люстру мыть, не то что стремянка, – она девчонка неплохая, иногда даже веселая, просто она порядок любит и обидчивая очень, и подозрительная.
– Я вам еще сделаю, с ручкой, чтобы было за что держаться. Ее можно будет поднимать и фиксировать, – Ростислав пустился в объяснения, Маришка уже стала ерзать, спрашивать, не пора ли сладкое подавать. И тут Ростик выдал главное:
– Я ведь, что пришел. Спросить тебя, не знаю, как ты решишь, но как решишь, так тому и быть, хотя Светка круто придумала. Но твое слово главное. А Светка она у меня молодец, – он никак не мог перейти к сути. – Так вот Светка думает, раз я такой не последний человек, что бы мне на мебели не гравировать «Гроше», даже можно зарубежными буквами, и без вранья, как все эти Томы Клаймы. Я же настоящий Р. Гроше. Вот как умно. Это Светка придумала, – опять повторил он. – Так ты как? Не против?
Я был за, я был двумя руками за, я был особенно за, если он уже уйдет. Я устал от него, но остаться с Маринкой наедине я боялся еще больше. Я был не рад этим открытиям рода. А на прощание, вернув ему пятисотку, я сказал, что его пра-пра-дедушка по косой линии владел кирпичным заводом где-то на Кавказских водах и делал прекрасные кирпичи, назывались Гроше и Штиглиц. Тот самый Штиглиц, что в Петербурге банком руководил, училище технического рисования основал, но он не наш дедушка, он друг нашего пра-пра. Я найду этот кирпич, пусть оттуда надпись и срисует. Только без Штиглица.