ГрошЕвые родственники
Шрифт:
– Такой был век, – взял за руку жену Евгений. – Ее мы завтра навестим, непременно.
Я не понял, что он сказал, мы к ней на чай заглянем или в салон вечером заявимся. Может он тоже общается с кем-то из местных призраков. Чукин увидел мое недоумение:
– Я про кладбище, по которому вы шли сегодня, ее могила сохранилась, ее почему-то не тронули.
– Я шел по кладбищу? – мне стало ясно происхождение камней, мешавших ступать по дорожке.
– Это старое кладбище, его в 30-е на фундаменты для домов разобрали. Школа на этих плитах стоит, а вот надгробия Гроше не тронули, все же хозяева поместья. А Анну Нарбут тут чуть
– Помогает?
– Мне помогло, – он опять погладил жену по плечу, – и Аннушке тоже.
Они были счастливы и влюблены, хотя Тимофею шел четвертый год. У меня так не было, беременность жены стала окончанием всего романтизма. Я стал папусиком, который должен обеспечивать семью. Тогда я стал поглядывать по сторонам, и выяснил, что не так уж плох, как был в двадцать лет. Многие девушки отвечали на мои взгляды и отзывались, но я еще не мог переступить черту клятвы. А здесь мне стало неловко от их бесконечного нескрываемого счастья и желания друг друга. Анна увела мальчика в комнаты, оставив нас одних.
– Не осуждайте меня, – продолжил Евгений, – но мне кажется, что жена должна быть моложе, намного моложе. Она должна быть ученицей мужа, его творением, его созданием, которое он будет боготворить и почитать, когда она вырастет. Это придумано не нами, но это верно. Тогда это действительно, муж и жена – одна сатана, – неожиданно закончил он. Я не стал говорить, что женился на однокурснице, своем парне, веселой девчонке, которая сразу после загса перестала быть таковой, а стала капризной и нудной пилой.
– Я влюблялся в девушек, когда учился на истфаке в Минском универе, но я был провинциален и наивен, к тому же мне предстояло вернуться в глубинку, откуда я вырвался. Они не рассматривали меня как партию в моих единственных изрядно потрепанных брюках, которые я гладил каждый вечер. И я приехал сюда убежденным холостяком. Я уже двадцать лет работал учителем и директором музея, когда на практику в местную школу приехала Анечка, увидев ее, я понял, что это навсегда. И это награда за мое терпение и унижения юности, я бесконечно ее люблю.
Я не ожидал такого признания, опустил глаза, а он перевел разговор на Анну Гроше, что родом из этих мест, и что все это верно и нужно внимать опыту предков. Я только слушал и кивал и чуть не плакал от злости. Потому что так у меня не будет. Я не любил ждать, я любил догонять, поэтому женился не дождавшись своей единственной.
Глава 16, где я приобретаю семейные реликвии или меня все-таки надули
Мне постелили в мансардном этаже, а утром разбудили к завтраку. Аннушка уже собралась в поход, даже для меня нашлась брезентовая куртка и резиновые сапоги. Тим стоял рядом с родителями, он всегда сопровождал их в экспедициях. Мы отправились к машине, пройдя через семейное кладбище с обломками плит. Только две плиты устояли – Викентия и Анны, они были как новые, даже цветы росли рядом.
– Это Аннушка старается, – тихо, чтобы Анна не слышала, объяснил Чукин. – Сохраняет некрополь, ну Тимошка ей помогает с цветами. Он прирожденный археолог, в прошлом году со своим совком нашел фундамент каких-то строений, сложенных без цемента. Если мою заявку в Министерстве одобрят, то я тут начну копать. Мне кажется, что это стоянка палеолита, – он пустился в рассуждения о миграции народов, я затосковал, что сейчас мне еще и каменный топор выдадут.
Выйдя к торчащим из бурьяна кирпичным столбам, мы остановились. Это был барский дом. Над землей возвышалась на полтора метра каменная кладка, именно каменная, без кирпича, со сводчатыми окнами.
– Все, что осталось, – виновато сказал Евгений, – остальное разобрали, что делать, у нас тут с камнем не очень, а вот склепик сохранился.
– Склепик? – вздрогнул я.
– Это у нас так погреб называют, – засмеялась Аня. – Но мне кажется, хотя Евгений Иванович со мной не согласен, на самом деле это первый этаж барского дома, его землей затянуло. И никакой это не погреб, а прекрасный первый этаж, нам бы его откопать, а там, под ним, и склепик найдется. А вот столбы это второй ярус деревянного бельэтажа, а над ними мезонин был, я видела рисунки в Лидском музее, даже перерисовала.
– Там на рисунках наш дом?
– Я вам подарю свои рисунки, если хотите. Гроше построили великолепный дом. Они были люди большого вкуса, не случайно их предок прибыл из Италии, где все пропитано вдохновением.
Я не стал с ней спорить. Чукин смотрел на жену влюбленными глазами, она одаривала его нежной улыбкой. Тим сполз с рук отца и прижался к матери, она тихо гладила его по голове. Они были уверены, что из Тима вырастет великий археолог, который прославит их край.
Я очень хотел, чтобы их мечта о Тиме и стоянке палеолита исполнилась. Эти славные ребята, которые смотрели на меня собачьими глазами, мне нравились. Хотя я понимал, что они просят у меня денег, но сказать не могут, а только намекают, надеясь на мою понятливость. И я понял, взял на хранение саблю и погребец, от буфета отказался, довезти невозможно. Моя командировка подошла к концу, мне завтра, хотя бы к обеду, надо в Москве быть.
Они обрадовались, когда я выложил на стол залоговую стоимость вещей. Сразу зашумели, где они сейчас копать начнут, стоянка палеолита не давала им покоя. Они обсуждали, с какого угла стоит начинать раскопки.
После домашнего обеда я покинул этих милых людей, подаривших мне копии стихотворных альбомов Анны Гроше-Нарбут. Я не знал ни польского, ни французского, но понял, что Нарбут как-то был связан по своим просветительско-революционным делам с Пиотром. При случае его надо спросить, жаль, что его племянника Иосифа Викентьевича так и не повидал, не явился почему-то. Почему, я не мог понять, то ли потому, что я Пиотру нагрубил, то ли потому, что Станиславу не поверил. Может, он правду про Джека Лондона говорил, а мне это показалось настоящим бредом, хотя все бред, даже ржавая сабля, которая лежит под задним сиденьем.
Я не знал, как воспринимать Чукиных – ловкие ли они мошенники, втюхавшие мне хлам, выдав за семейные реликвии. Или они вдохновенные энтузиасты, толком не понимающие, что они нашли и отрыли, главное – действие, а все оценки выставит история. Я знал одно, они были бесконечно счастливы в этих забытых Богом Рыловцах. На прощание Тим протянул мне волчий зуб, ибо слово «рыловцы» означает волчий клык.
– Не потеряй, – сказал он мне важно и пожал руку.
Я положил клык в нагрудный карман, пусть хранит меня в пути в этом лесном краю. Семья краеведа долго махала мне руками, пока я не исчез из вида. И стоило мне выехать на дорогу, как он появился, как всегда без приглашения и позволения, это было семейной чертой.