ГрошЕвые родственники
Шрифт:
– А, – я не знал, как спросить, но он понял меня.
– Маменька нас покинула, когда Анечкин диагноз прояснился. Зачем мы ей? У нее карьера, широкие горизонты, новая семья. Только фамилию мою оставила – Гроше, ей кажется, что красиво, и Анечка у меня Гроше, настоящий мой грошик.
Его история была проста, он рассказал ее при Ане. Она слушала и кивала, иногда улыбалась чему-то своему. Девочка родилась с олигофренией… Заплатила за все прегрешения семьи. Жена предложила сдать ее в дом малютки, он воспротивился, жена ушла. С тех пор они вдвоем с Анечкой, она хорошая, добрая, послушная. Только приходится квартиру на Водном стадионе сдавать, а самим на даче жить. Но они уже привыкли, у них печка хорошая, на зиму мансарду они закладывают фанерой, и внизу получается вполне тепло. Только вот во время дождя крыша течет, но он к осени купит железо и перекроет, и они еще одну зиму перезимуют.
– А почему род проклятый?
– Так вот, дед мой с белогвардейцами уходил в Крым, но был ранен, его оставили в станице, какая-то тетка в Крыму его выходила. Он обещал ей любовь до гроба, она не сдала его красным. А когда те еще раз пришли, он прикинулся раненным красноармейцем, с ними дальше и пошел Врангеля гнать. А там в армии остался, прижился. А бабу ту, само собой, бросил. Другую себе нашел, покраше, бабку мою, она по профсоюзной линии служила. Та еще стерва была, навещала редко, у нее было много дел, а на Анечку, правнучку свою, даже и взглянуть не приехала. Зачем она ей такая?
Анечка пила чай и жадно смотрела на колбасу, но Виктор убрал еду в старый пузатый холодильник, с грохотом защелкивающийся на замок.
– Она все может съесть, а потом страдать от обжорства, – объяснил он свой поступок. – Ты не думай, я ее нормально кормлю, у нее пенсия и зарплата, у меня пенсия, мы не нуждаемся.
Я не знал, как предложить ему помощь, вероятно, он бы взял, но мог и обидеться. Я обещал заехать еще, с документами, которые мне предстояло восстановить. Он равнодушно кивнул. Анечка принесла из погреба два яблока и дала мне с собой. Спросила, внимательно глядя на отца и стараясь говорить четко, когда я еще приеду. Ответ ее не интересовал, она ушла в мокрый сад.
Я обещал вернуться, но брат Виктор смотрел на меня грустно. Я и сам не верил своим словам, мне казалось все нереальным: и придурочная девочка, и старые яблони, и пьяный художник в сгнившем доме, и все эти истории Гроше, и я сам в мокрых ботинках, за которые придется отвечать перед Маришкой, объясняя, где я был. И тогда я решил рассказать жене все, всю правду, тем более, что она уже видела нашу неожиданную родню.
Глава 20, где я решил найти всех Гроше и принять их без осуждения и сомнения
Я признался Маришке во всем. Я не ожидал от жены такой реакции, я думал, что она назовет меня полным и окончательным придурком, фантазером, еще как-то обидно. А она заплакала от жалости к Анечке и от страха, что наши еще несуществующие внуки могут нести этот ген и платить по счетам предков. Потом она сложила целый чемодан теплых курток и свитеров, из которых мы, как она говорит, «выросли», чтобы не произносить дурное слово «раздались». Мы верили, что похудеем, потому неношеные вещи висели в шкафу в ожидании чуда, которое все не наступало. И сейчас Маришка предложила отвезти это брату и его несчастной дочери.
Хотя почему она несчастна, не понял я, ей хорошо на старой даче с любящим отцом. Она даже не осуждает его беспробудное пьянство, ибо не знает, что это грех, и все остальное для нее лишь обстоятельства жизни, как дождь, зима или лето. Только колотые чашки ее расстраивают, потому как в музее, где она служит, такого не держат, а там точно все правильно организовано. Я не знал, стоит ли мне к ним еще раз ехать, нарушая их мирную жизнь, смущая их покой и заставляя вспомнить про грехи отцов, за которые платят потомки.
Утром, еще до работы, я отправился на вторую Бауманскую, чтобы заказать в военно-историческом архиве справки на всех Гроше, каких найдут. Я больше не верил тем ребятам, что втюхали мне родословную. И решил начать свои поиски – со служивых, на них все есть, я даже помнил имена Осипа, Викентия, Евстафия и их детей, правда, потом нас оказалось больше. По именам и анкетам, которые я читал, я не мог понять, как сюда мой папашка покойный вписывается, чей он внук, чей правнук. Одно радовало, что меня назвали не Евстафием.
Архивный юноша объяснил мне, что работа с документами требует времени и серьезных исследований, и они мне, конечно, помогут, но не сразу, я должен запастись терпением. Я был готов на все, включая отдельное материальное вознаграждение юноши, что его сразу вдохновило. Он даже предложил мне розыск не только в военно-историческом архиве, но и в Питерских центральном и областном архивах. Через четыре дня он передал мне флэшку с первой партией фотографий документов. Присев на фундамент забора Лефортова дворца, я раскрыл ноутбук и стал жадно читать документы с флэшки.
Прежде всего меня поразило, что дед Станислава по матери Гроше и впрямь был кавалером всех Георгиев, что совершенно не вязалось с пьяным бредом моего дальнего родственника и Джеком Лондоном. Но факт оставался фактом, как и рассказы Викентия, все они были педантично точны, до даты и до каждой полученной копейки.
У Стасика, Ростика и Летиции рисовались вполне внятные линии, а я был почти приблудным. Точнее, с пра-пра-прадедом Викентием, которого я видел в Лиде, было все понятно, с его сыном Иосифом и внуком Виктором тоже, а судьба моего прадеда Евгения была неизвестна, ни в каких списках он не значился. Он канул, будто помер в младенчестве. Но я же откуда-то явился с такой дурацкой фамилией и не менее странным, хотя и родовым, именем? Я решил раскопать правду о своем происхождении, кто-то же должен это сделать. Заодно и про других узнаю. Всем остальным Гроше на род было по фигу или у них не хватало сил и времени, получалось, остаюсь только я. Больше некому, грошики мои Грошевые.
Наконец, мне стало все равно, сколь славными окажутся мои предки. Мне было плевать, даже окажись они отчаянные негодяи и подлецы, важно было отыскать всех, до единого, никого не пропустив, чтобы понять себя и свое место в этой длинной череде поколений. И не буду я, как пугал меня Пиотр, всматриваться в лицо сына, а позже своих внуков, ища следы проклятий и чего-то еще. Я просто расскажу им все, как есть, и как было, не скрывая и не умалчивая, если мне что-то не нравится.
Я со многим не согласен в истории моей страны, но это моя страна с ее восстаниями, революциями, террором, захватническими войнами, которые называли просто расширением границ и присоединением земель, войнами на других полушариях с поддержкой братских народов. Можно называть как угодно, но суть события не меняется. Каждая новая власть оценивает все по-новому, распоряжаясь, чем гордиться, а что лучше и вовсе забыть. Вон сколько историй России понаписали. При каждом правителе свою ваяли. А Россия остается, несмотря на все их старания. И мы остаемся. Какие есть.