Гроза на Шпрее
Шрифт:
— Мне иногда поручают доставлять грузы. Если вам когда-нибудь понадобится опустить письмо, или что-то передать… Я охотно… Сделаю осторожно.
— Ну, за это огромное спасибо! Теперь, наверно, долго не удастся вырваться из нашей тюрьмы.
Вскоре машина въехала в ворота школы. Домантович и Дымов распрощались, холодно кивнув друг другу. И только во взглядах обоих чувствовалось необычное тепло.
Через несколько дней Домантовичу пришлось дежурить вместо другого преподавателя, который неожиданно слег. Незадолго до отбоя в дверь дежурного робко постучали, и в комнату протиснулся невысокий вертлявый человечек.
— Почему вошли без разрешения, Гусев? — недовольно спросил Домантович.
— Простите, господин инструктор. Я услышал чьи-то шаги, испугался, что меня увидят. А дело у меня такое… Деликатное, одним словом…
— Говорите, и покороче, что там у вас?
Гусев быстрой, неслышной походкой приблизился к столу, оглянулся на дверь, потом шепотом сказал:
— Доложить хочу об одном курсанте. Дымов его фамилия.
«Ах ты, гнида», — с отвращением поморщился Домантович.
— Давайте, что он там натворил?
— Еще не натворил, господин инструктор, но собирается. Намеревается то есть.
— Говорите конкретнее!
— Разрешите по порядку, господин инструктор, чтобы полностью нарисовать картину. Жили мы, значит, в одной комнате. И кровати рядом. Ну, познакомились, вроде подружились. И стал я у него всякие настроения замечать. То заведет о своей Сибири, то начнет ругать все немецкое. И еще деталь. Если зайдет речь о России, то выражения у него совсем несоответствующие: наши, говорит, или у наших. Я, конечно, начал поддакивать, чтобы лучше узнать, а он и вовсе распоясался. Радио стал крутить. Крутит, крутит да так хитро, что вроде бы ненароком, но обязательно Москву зацепит и выхватит что-то из передачи. Я ему говорю: «Брось ты по эфиру шарить, найди музыку», — а он только улыбается. Глаза прищурит, да глядит на меня… Один раз поймал репортаж: в Будапеште московское «Торпедо» играло с «Вашашем [11] ». Так вы бы видели, как он за русских болел. Когда они забили четвертый гол, чуть не полез целоваться. Я еще тогда хотел доложить, но решил собрать побольше фактов.
11
Vasas — венгерская футбольная команда.
— И собрали?
— Собрал, господин инструктор, — Гусев совсем перевесился через стол, — можно сказать, повезло мне, когда я потерял сознание после той духовки, куда меня заперли. В то время мы уже жили отдельно, нас перевели в другой барак с отдельными боксами. И вот, является ко мне, как бы посочувствовать. Знаешь, говорит, погибнем мы здесь, замучают они нас, давай бежать! Я притворился, что во всем с ним согласен. «Куда, — спрашиваю, — в советскую зону?» А он: «В советскую нам нельзя: мы ведь недавно оттуда немца уворовали, давай бежать в Австралию или еще куда-нибудь». Я спрашиваю его: «А деньги?» А он: «Доберемся до какого-нибудь порта, наймемся матросами на пароход». Я обещал подумать и вот пришел доложить вам.
— Доложить надо было раньше! Но и сейчас не поздно… За Дымовым мы теперь проследим, не убежит. Бери бумагу, пиши все, что мне рассказал. И никому ни полслова! Об этом будут знать только те, кому положено.
Пока Гусев писал, примостившись на краешке стола, Домантович обдумывал, как ему спасти Дымова. О доносе на Дымова дежурный должен записать в рапорт, пришпилив к нему и гусевскую писанину. Тогда Дымову конец. Спрятать? Опасно! А что, если все же рискнуть? В случае раскрытия, сослаться на то, что не придал серьезного значения, счел злобной выходкой из зависти?
— У вас, кажется, были недоразумения с Дымовым?
— Очень давно: однажды спьяну подрались. Но на следующий день протрезвели и сразу помирились. Не думайте, я не от обиды.
— Хорошо, напишите об этом в заявлении.
«Несколько дней можно потянуть, — соображал тем временем Домантович, — если станут придираться, сошлюсь на эту драку и зависть. Они ссорились между собой, вот я и посчитал заявление обычной клеветой, потому решил сначала проверить. Да, да! Прикажу кому-нибудь из курсантов наблюдать за Дымовым. Вот и аргумент в мою пользу. Попадет, конечно, здорово, но как-нибудь выкручусь… Ну, а дальше? Как убрать Гусева? Ух, даже голова кругом пошла!»
Гусев кончил писать и протянул листок Домантовичу.
— Тут я все описал, господин инструктор, все, полностью.
— Хорошо, можете идти и помните, никому ни словечка!
— Могила, господин начальник! — Гусев попятился к двери и, словно уж, выскользнул из комнаты.
Позднее, во время обхода школы, Домантович приказал Дымову зайти в комнату дежурного.
— Позаботься только, чтоб тебя никто не видел, — предупредил он.
Дымов явился не скоро. Домантович вконец изнервничался, ожидая его.
— Раньше не мог, словно на грех… — начал оправдываться Дымов, но Домантович нетерпеливо осадил его.
— Читай! — сердито приказал он, протягивая написанное Гусевым.
Дымов с удивлением повертел в руках густо исписанный листок, повернул другой стороной, взглянул на подпись. Губы его искривила необычная для него растерянная улыбка. Но она исчезла, как только он прочитал первые строки. Теперь его губы плотнее сомкнулись, густые брови грозно сошлись на переносье. Закончив чтение, он продолжал глядеть на подпись, словно за ней вставал живой человек.
— Ну, что скажешь?
— Подлец! — глухо вырвалось сквозь стиснутые зубы.
— Теперь скрежещешь зубами! Эх ты, нашел кому довериться. Гусеву! Да за ним смрад на два квартала тянется.
— Я… мне ж его жаль стало, когда он, словно мешок с мукой, свалился на пол. Я к нему как к человеку пришел, чтоб спастись вместе!
— Хорошее спасение! Ничего лучше не мог придумать, как бежать в Австралию. На кенгуру ему захотелось полюбоваться! Идиот, трижды идиот! Ты что, забыл о тех двоих, что решили податься в Скандинавию? Обоих прошили пули агентов-ликвидаторов, которые рыщут повсюду, вылавливая таких «путешественников», как ты… тоже мне, новоявленный Миклухо-Маклай, Ливингстон несчастный!.. А теперь скажи, что мне делать с этой писаниной?.. Надеюсь, понимаешь, в какую беду ты вовлек и себя, и меня?
Дымов сидел согнувшись, зажав между коленями пальцы сцепленных рук.
— Невмоготу мне здесь, — простонал он. — Опротивело все, и сам я себе опротивел! С души воротит!
— Ты эти переживания и соболезнования оставь влюбленным. Давай лучше подумаем, как нам выпутаться?
— А как тут выпутаешься? — Дымов вытянулся и взглянул на Домантовича. — Если вы не дадите хода заявлению, этот подлец все равно кому-нибудь расскажет и будет еще хуже. Тогда погибну не только я, а и вы. Итак, все равно конец. Так или эдак. Ну, а вам…