Гроза на Шпрее
Шрифт:
Сжимая в руках бюстгальтер, она всей громадой наступала на Вайса.
— Тысячу лир порядочной девушке? — Сузи, дыша перегаром, продолжала наступать. — Ах ты, слюнявое чучело, каракатица ты паршивая, — замахнувшись бюстгальтером, словно пращой, она стегнула Вайса по лицу. Пуговицы больно поцарапали щеку. — Вот позову Марчелло, он не только деньги из тебя вытрясет, но и душу! Да я и сама из тебя ее выбью! Вот так, вот так!
Вайс, защищая лицо согнутыми в локтях руками и пятясь, очутился в углу комнаты, прижатый к стене. Дальше податься было некуда, и он попытался схватить Сузи за руку.
— Марчелло! — завизжала та.
— Заткни глотку, дура! Получишь свои три тысячи, только отцепись, — тоже уже кричал Вайс.
Женщина мигом успокоилась и стала медленно одеваться. Вайса все еще трясло от стыда и злости, а Сузи, ловко припрятав брошенные ей деньги, совсем миролюбиво подошла к нему и чмокнула в небритый подбородок.
— До свидания, милый. Почаще заходи!
Перед глазами «милого» еще долго после того, как он покинул гостиницу, мельтешил большой черный бюстгальтер, зажатый в толстой руке.
Вайс без аппетита позавтракал в небольшой траттории, и теперь бродил среди изуродованных войной домов, волоча за собой надоевший чемодан. Обычно, если позволяли обстоятельства, он ездил налегке, рассовав содержимое несессера по карманам. А теперь чемодан оттягивал руку и время от времени не то чтобы больно, а как-то назойливо-неприятно бил его по ноге.
Вайс наугад бродил по кривым, узеньким улочкам, и неожиданно вышел на Пьяцца Фонтана. Перед ним было величественное сооружение. Даже он, равнодушный к архитектурным шедеврам, так же как и к любому другому роду искусств, остановился пораженный, невольно залюбовавшись чудесным творением рук человеческих. Перед Вайсом был всемирно известный Миланский собор. Вертикальные линии здания, смягчая его колоссальные размеры, тянулись вверх к небу, переходя в многочисленные острия шпилей и башни, увенчанные фигурами святых. Они как бы призывали людей отрешиться от суетных земных дел и обратить свои взгляды к ним, к богу, ибо лишь единение с богом может дать человеку подлинное успокоение.
— Синьор интересуется собором? — перед Вайсом выросла вертлявая фигура человечка в ободранном пиджаке. Не ожидая ответа, человечек затараторил: — В Европе это единственный мраморный готический собор. Высота — сто сорок восемь метров, ширина — пятьдесят семь, высшая точка…
— Отстаньте, — буркнул Вайс, и, повернувшись спиной к непрошенному чичероне, направился в парикмахерскую, мимо которой прошел несколько минут назад.
— Синьор, я вижу, приезжий? — поинтересовался парикмахер, намыливая щеки, и кивнул на поставленный у стены чемодан. — О, у нас есть что поглядеть. Собор вы уже, конечно, видели. Обязательно загляните в церковь Санта Мария с непревзойденной «Тайною вечерей» Леонардо. Безусловно, интересно поглядеть замок Сфорца, картинную галерею Брера и другие музеи, но «Тайная вечеря» да Винчи вне конкурса, уверяю вас, синьор! Чудо, настоящее чудо. Нас, миланцев, считают людьми практичными, деловыми, но у нас есть сердце, и мы гордимся тем, что именно у нас в Милане…
Ловкие пальцы мастера бегали по лицу, втирая в стареющую кожу освежающие кремы, а язык тем временем работал, не переставая. Вайс уже давно не прислушивался к советам парикмахера, не реагировал на них ни единой репликой. Он сидел, закрыв глаза. После ночи, проведенной в гостинице, болела голова и было тоскливо на душе. Вайс мысленно прикинул, сколько у него осталось денег. Получилось не так уж много. Даже совсем немного.
«Проклятая гостиница, — грыз себя Вайс. — Надо было сразу уйти, видел же, в какой вертеп тебя привезли… А тут придется еще тратиться на такси. До Донго, конечно, можно добраться автобусом, но на этом фешенебельном курорте у меня будет слишком жалкий вид, если я с чемоданом в руке стану бродить от пансионата к пансионату, спрашивая о ценах. Это может привлечь внимание… Явись я на роскошном «Кадиллаке», это явление обычное, а пеший путешественник в таких местах — аномалия».
Через час из Милана выехала серая машина и взяла курс на север. На заднем сиденье удобно устроился Вайс. В открытое окно вместе с прохладным ветром, приятно ласкавшим лицо, врывался аромат трав, виноградников, буковых лесов. Пассажир поначалу мрачно созерцал красоту природы, но постепенно и его очаровали пейзажи, и он уже с любопытством вглядывался в набегающий ландшафт, а когда минут через сорок вдали показался городок Комо, Вайс окончательно оживился.
В городке машина вдруг остановилась.
— В чем дело?
— Спустила камера.
Воспользовавшись вынужденной остановкой, Вайс поднялся на нависший над городом холм, откуда открывался чудесный вид на озеро Комо.
Синяя-пресиняя вода, стиснутая скалами, причудливыми извилинами разлилась от живописного городка, лежавшего в котловане, до синих гор. Дальний конец озера терялся в фиолетовой дымке. На одной из горных вершин высились развалины старинного замка, разрушенного временем, людьми и ветром, а еще дальше из голубизны бездонного неба выплывали, поблескивая на солнце, белоснежные величественные вершины Альп. Подножья гор были окутаны туманной кисеей, а вершины, казалось, повисли в воздухе и существуют сами по себе, никак не связанные с землей.
Когда Вайс спустился вниз, шофер уже сменил камеру и, сидя в машине, жевал бутерброд, запивая его кока-колой прямо из бутылки. Увидев своего пассажира, он завернул остатки еды в газету и сунул в карман.
— Поехали?
Вайс молча кивнул. По римскому опыту он знал — стоит только заговорить с шофером, и покоя не будет до конца путешествия. А ему не хотелось ни говорить, ни слушать. Хотелось сосредоточиться. Так они и ехали молча по узкой дороге, протянувшейся вдоль озера. Ее черная асфальтированная поверхность была исклевана еще не залеченной оспой войны — выбоинами и колдобинами. Кое-где вообще сохранилась только щебенка — вылетая из-под колес, она пулеметными очередями стучала по низу машины. Дорога проходила у самой воды, повторяя все очертания берега. Иногда скалы оттесняли ее, и она змеей ползла вверх, а оттуда, как бы разогнавшись, снова сбегала к озеру. Случалось, что гранитные массивы вставали на пути, не позволяя податься ни вправо, ни влево, и тогда дорога вгрызалась в камень, пробивая его тоннелем, и продолжала дальше свой бег. Вдоль дороги селения нанизывались так густо, что трудно было понять, где начинается одно и кончается другое. Вот виноградная кисть одного городка сужается, только отдельные виноградинки-домики рассыпались вдоль дороги, а навстречу им уже катятся новые виноградинки-домики другого поселка, они переплетаются, и вот уже новая кисть террасами раскинувшихся домиков нависает над дорогой. Отдельные домики зачастую скатывались прямо в озеро и стояли там по колено в воде, на высоких каменных фундаментах. Сквозь зеленые заслоны садов и парков, через решетки оград виднелись виллы, клумбы, бассейны, теннисные корты. Эти виллы не сбегали к воде, не цеплялись за уступы скал, а привольно устраивались на ровных удобных участках. Изредка встречались старинные часовенки. Сложенные из грубо обтесанного камня, они не походили на творение рук человеческих и так органически вписывались в местность, что, казалось, были изваяны самой природой.
— Вот и Донго, — предупредил шофер и стал насвистывать какую-то мелодию, радуясь, что наконец избавится от мрачного пассажира.
Вайс заерзал на сиденье — близость цели взволновала его.
Синь озера, извилистая дорога, коричневые, почти черные скалы, все, что недавно вызывало интерес, потеряло всякую поэтическую окраску, отступило, перестало существовать.
Сразу же вспотели ладони и тревожно запульсировал желвачок у виска. «Дон-го… Дон-го… Дон-го…»
А вот и первые дома. Городок ничем не отличался от тех, что они видели по дороге: так же расположенные террасами домики, такие же виллы в зелени садов, разве только склоны здесь более пологие.
Заметив на одном из домов вывеску «Меблированные комнаты», Вайс приказал остановиться. Цены превзошли все его самые худшие опасения. Сердце Вайса сжалось, но пришлось покориться и оплатить даже полный пансион за неделю вперед. Денег осталось так мало, что едва хватало на обратную дорогу.
Два дня ушло на наблюдение и изучение подходов к вилле. Она одиноко стояла на окраине Донго, и лишь один маленький, обшарпанный домишко нахально расположился рядом с именитой соседкой. Впрочем, сама эта соседка выглядела совсем заброшенной. И не двери, крест-накрест забитые досками, не выбитые стекла во многих окнах придавали вилле такой нежилой вид, а буйная, нетоптаная поросль трав и бурьяна, окружавших дом сплошным ковром. Даже ступеньки позеленели от мха, а в трещинах на крыльце росли одуванчики и вьюнок. Казалось, сама природа двинулась на приступ этого забытого людьми жилища. От дуновения ветра зеленый ковер шевелился, и сквозь толщу его проглядывали очертания когда-то хорошо ухоженных елей, за которыми давно не следили.