Гроза на Шпрее
Шрифт:
— Жаль! А кто пойдет в пансионат?
— Конечно, я. Через час жду вас в вестибюле гостиницы. Насядьте на Рамони, чтобы он не тянул с этим делом.
«Несомненно, Фред именно тот человек, который лучше всех сможет выполнить в Германии возложенные на него обязательства, — размышлял Нунке, уже сидя в машине, — он инициативен, быстро ориентируется в ситуации, а то, что чересчур надменен, даже к лучшему. Такие люди быстро завоевывают авторитет и доверие. А это то, что нам необходимо в новых условиях».
Гончаренко тем временем совсем не думал ни о Нунке, ни о новых обязанностях, которые тот собирается на него возложить, ни даже о смерти Вайса.
Марианна
«Она прячется в свою тоску, как в мягкий, удобный кокон. А родители излишней деликатностью словно заворачивают ее в вату. Но надо пробиться сквозь него, даже причинив Марианне боль».
— Вот что, Марианна, — Григорий, сменив доброжелательный тон на холодно-вежливый, поднялся. — Я пришел к вам не только передать этот конверт от Рамони, но еще и попрощаться. Завтра я уезжаю из Рима. Не скрою, надеялся поговорить с вами откровенно, но теперь это желание исчезло. Я не люблю надуманных трагедий.
— Она стала бы настоящей, не вмешайся вы, — неожиданно бросила девушка.
— Наоборот, еще более фальшивой. Ибо жизнью оплачивают настоящие ценности. Большую любовь. Спасение другого человека. Высокие идеалы… А если ее швыряют под ноги ничтожеству, она и сама обесценивается. Какая же в этом трагедия?
Разговор с Марианной длился значительно дольше, чем предполагал Григорий. Когда он вошел в вестибюль гостиницы, Нунке ждал его и уже нервничал.
— Мы зря тратим время, Фред, — не удержался он от упрека. — с телеграммой все в порядке, хозяйке пансионата ее отнес специальный посыльный. Можно действовать. Когда я узнаю о результатах?
— Думаю, это не потребует много времени. Вы будете у себя?
— Да. Рамони приглашал на обед, но я сослался на усталость, и мы условились встретиться вечером. Втроем. Так что соответственно планируйте свое время.
Хозяйку пансионата, где остановился Вайс, наверно, вполне удовлетворила полученная телеграмма. По крайней мере, никаких лишних вопросов женщина не задавала, а просто провела Григория в конец коридора на первом этаже и отперла дверь крайней комнаты.
— Простите, в комнате, должно быть, душно. Мы не открывали окон, сами понимаете, первый этаж. Если вы разрешите…
— Нет, нет, не беспокойтесь. Я пробуду здесь совсем не долго.
— Тогда я пойду, подготовлю счет.
В шкафу лежало несколько сорочек и смена белья. Под ними Григорий нашел ключ от ящика стола. Если ящик заперт, значит, документы, по всей вероятности, там.
Они действительно были в ящике, аккуратно уложенные в старенький бумажник. Рядом валялась записная книжка. Григорий положил ее в один карман пиджака, бумажник с документами в другой. Хотелось поскорей выйти из номера. Спровоцировав поездку Вайса в Донго, Григорий думал лишь развязать себе руки, но когда тот погиб, счел это закономерным концом столь омерзительной жизни. Военный преступник получил по заслугам. И все же Гончаренко было неприятно прикасаться к вещам покойного.
Заперев номер, Григорий нашел хозяйку пансионата и вручил ей ключ. Та в свою очередь протянула счет.
— Если я прибавлю эту купюру, вы сможете отправить вещи синьора Вайса по такому адресу: «Мадрид, до востребования»? Без улицы и номера дома, просто «до востребования»?
Григорий знал: посылка «до востребования» пролежит на почтамте не менее полугода. А за это время следствие кончится.
— Конечно,
— Желаю вам всего лучшего, синьора, большое спасибо за любезность!
— О, это наша обязанность! Всего вам доброго, синьор!
Вся процедура заняла не более десяти минут. В гостиницу к Нунке можно было не спешить. Григорий, уже хорошо знавший город, свернул в боковую улочку и вошел в маленький скверик. Днем здесь было немного народа. Несколько матерей с ребятишками, старуха с незаконченным вязанием в руке, два старика, гревшие на солнышке ревматические кости, и в самом дальнем уголке — парочка влюбленных.
«На этом маленьком пятачке как бы замыкается круговорот человеческой жизни, — с грустью подумал Гончаренко. Все ступеньки: от младенчества до глубокой старости…», но тоску его мигом рассеял веселый шум, поднятый детворой. Словно стайка быстрых воробушков, рассыпались они по дорожкам сквера. Одни чирикали, копаясь в песке, другие, вспорхнув, летели дальше, размахивая ручонками, словно крылышками, чтобы через минуту опять присесть возле какого-нибудь вновь обретенного чуда: букашки ли с красной спинкой в мелких черных крапинках, перевернутого ли кверху ногами жука, цветка ли, мимо которого они пробегали не один день, но сегодня впервые открыли его для себя. «Нет, жизнь не замкнешь в круг, она взмывает спиралью и вот им, этим детишкам, предстоит лететь дальше и выше. А нам суждено расчистить путь для их полета…»
Вздохнув, Григорий вынул записную книжку Вайса и стал листать. Ничего интересного. Книжка новая, очевидно, куплена в Риме, потому что начинается со скрупулезной записи всех дорожных расходов. Несколько пустых страничек… Расписание поездов на Милан. Все! Нет, не все: на предпоследней страничке взятая в кавычки немецкая поговорка: «Die Huhne schlachten um ein Ei zu gewinnen», а в конце три вопросительных знака. «Зарезать курицу, чтобы достать яйцо», — перевел Григорий. Строчкой ниже три больших буквы, тоже в кавычках: «Д», «Н», «Ф». После двух опять вопросительные знаки. Буква «Ф» стоит через интервал и после нее никаких знаков нет.
Что означает эта запись? Смысл поговорки ясен: в погоне за малым не теряют более значительного. Почему же тогда вопросительный знак, да еще поставленный трижды? Гм… курица… яйцо… Ни один разумный человек не зарежет курицу, чтобы вынуть из нее обыкновенное яйцо… Постой, постой, вспомни детскую сказку: «Курочка снесла яичко, да не простое, а золотое…» Если яйцо действительно золотое, может быть, именно в этом направлении работала мысль Вайса. Хорошо, на некоторое время забудем поговорку. Что могут обозначать три буквы? Скорее всего: Думбрайт, Нунке, Фред. Но какая же связь с поговоркой? Почему после первых двух букв вопросительные знаки? Возможно, Вайс колебался, на кого из этих двух ему ориентироваться. Итак, один из них должен стать «курицей», которую, образно выражаясь, Вайс собирается зарезать. Буква «Ф» — Фред, то есть я. Таким образом, золотое яичко… Неужели его подозрения простирались так далеко? Безусловно, раскрыв меня, он получил бы деньги, и это благоприятствовало бы его карьере. И все же он колеблется, ориентироваться ему на Думбрайта или Нунке. Располагай он фактами, которые могли бы меня раскрыть, Вайс не колеблясь, сделал бы ставку на Думбрайта, потому что в школу меня привез Нунке… А если он уже сделал выбор?.. Так это или не так, все равно надо как можно глубже забить кол между Думбрайтом и Нунке, и если к записной книжке добавить еще конверт, адресованный Думбрайту…