Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе
Шрифт:
— Что вы сказали? — переспросил Савинков.
— Корнилов не очень внушительная фигура для диктатора, народ любит представительного, мощного властителя, даже по виду...
— Верно, неказист генерал, но это неважно. Я сделаю из него диктатора...
— Все, что вы делаете, вы делаете с размахом, — почтительно заметил Андерс.
— Не вижу особенного размаха, но пора что-то предпринимать. В борьбе с большевизмом я решил опереться на человека с саблей. Сейчас самая подходящая сабля — Корнилов. Вы уже встречались с господами из Московского офицерского союза? — спросил Савинков.
—
— Адрес помните?
— Остоженка, три.
— Возможно, я загляну на Остоженку. Если выберу свободную минуту, то загляну. Обещайте офицерам мою поддержку во всем, особенно в деньгах. Ну, мне пора, генерала повезли в Большой театр. — Савинков, жестко скрипя желтыми крагами, пошел к ожидавшему его автомобилю.
В Большом театре при появлении Корнилова долго не смолкала овация. Ликовали даже престарелые генералы, обычно завидовавшие друг другу по мелочам. Только один Алексей Алексеевич Брусилов поглядывал на бушующий зал безнадежными глазами; перед мысленным взором его вставали картины недавних времен. Он вспомнил, как Корнилов прибыл в его армию на должность командира дивизии. Он водил в атаку солдат, стоял в полный рост под пулями, спал на голой земле, но отличался раздражительным своеволием; своеволие наносило вред и войскам, и ему самому; сказалось оно и в первом же сражении на Юго-Западном фронте. Корнилов преждевременно атаковал немцев. В той яростной атаке пехотная дивизия оторвалась от своих, выдвинулась вперед и попала в окружение.
Трагической оказалась для Корнилова и весна пятнадцатого года. Противник особенно сильные удары обрушивал на его дивизию, зажал ее в клещи и предложил сложить оружие. Корнилов сдался на милость победителей. Правда, через несколько дней он бежал из плена и за свой побег был даже удостоен георгиевского креста. Царь назначил Корнилова командующим 25-м корпусом.
На этом посту застала генерала Февральская революция. Временное правительство выдвинуло его в командующие 8-й армией Юго-Западного фронта. А теперь Борис Савинков, ловкий интриган с изощренным умом Макиавелли, решил использовать Корнилова в своей борьбе против Керенского. Савинков вообще боролся со всеми, кто стоял на его пути к власти, очень часто действуя через подставных лиц.
В тревожной политической атмосфере заседало Государственное совещание. Эсеры призывали к единению с врагами революции, генералы требовали обуздать партию большевиков. Наконец, выступил сам Корнилов. Он настаивал на введении смертной казни в тылу, военизации железных дорог, заводов и фабрик, предоставлении военачальникам всей полноты власти, упразднении Советов и солдатских комитетов, запрещении демонстраций и митингов.
— Если требования не будут удовлетворены, я не ручаюсь за оборону Риги. Город может пасть под ударами немцев, и тогда откроется путь на Петроград, — с металлом в голосе закончил Корнилов.
В ответ на генеральский ультиматум московские рабочие объявили стачку и вышли на манифестацию, протестуя против заговора буржуазии и ее генералов.
И буржуазия поняла: немедленное выступление против революции грозит провалом, надо обстоятельнее подготовиться к перевороту. С этой целью Корнилов отправился в Могилев, в Ставку верховного
На Остоженке сошлись молодые офицеры — аристократы и сынки богачей, трепетно мечтавшие о военной диктатуре. Капитан Андерс был принят как представитель Ставки, каждое его слово воспринималось словно приказ.
— Господа офицеры! В Ставке ждут сигнала, — заговорил Андерс. — Приближается время, когда так называемое Временное правительство сменится нашей диктатурой, и тогда конец политическому разврату. Солдатским комитетам — конец, и снова армия будет армией. Генерал Корнилов решил направить в Петроград отборные войска и прикрыть все Советы. В Ставке готовятся к перевороту, но, чтобы отвлечь от него внимание, будет пущен слух о большевистском заговоре. Распространяйте этот слух и вы по всей Москве.
— А если восстания не будет? — спросил пожилой морщинистый человек в черном костюме. Среди гвардейских офицеров он был единственным штатским и этим сразу же привлек внимание капитана Андерса.
— Разве я сказал о восстании? Вы плохо меня слушали. В Петрограде под видом большевиков начнут действовать казаки, и это позволит ввести в столицу войска. На разгром большевиков и Петроградского Совета направляется офицерский отряд в три тысячи человек. То, что я сообщаю, господа, разумеется, строго секретно, у кого есть вопросы? — спросил Андерс, картинно скрещивая на груди белые руки.
— А как отнесется к перевороту Керенский? Ведь это же переворот и против самого Керенского, — снова сказал человек в черном костюме.
— Переворот готовится с его согласия. Будет создан совет народной обороны, который станет коллективным диктатором России. Председатель совета — Корнилов, его заместители — Керенский, Борис Савинков, вице-адмирал Колчак...
— Коллективных диктаторов не бывает. Диктатор — тот, кто правит единолично, кому подчиняются все, он же — никому, — возразил человек в костюме.
— Не бывает того, не происходит этого, — нервно рассмеялся Андерс. — В России не происходило революций, не бывало большевиков, а теперь они есть.
— Еще вопрос. Почему Савинков не стремится в диктаторы? А ведь он, только он подходит для такой роли из всех наших партийных деятелей.
— Генерал Корнилов — верховный главнокомандующий русских армий. Но если он железный кулак, то Борис Савинков — голова. Быть головой несколько сложнее, чем обыкновенным кулаком.
— Какая роль отводится нашей лиге? Мы что, будем ждать у моря погоды? — по-прежнему не унимался человек в костюме.
Андерс пристальнее вгляделся в его узкое бледное лицо. Кто он? Почему он, штатский, состоит в офицерской лиге?
— С кем имею честь разговаривать? — сухо спросил Андерс.
— С Павлом Андреевичем Кулаковым, членом партии эсеров.
— Офицерской лиге предстоит огромное дело. Именно вам, господа, свергать в Москве комиссаров Временного правительства, а заодно и Совет рабочих и солдатских депутатов. Итак, господа, гвардейские офицеры начнут дело в Питере, вы — в Москве. Ночью я выезжаю в Петроград и позабочусь, чтобы вы знали точный срок восстания. Помните, согласованность — величайшее условие всякого успеха, военного особенно, — авторитетно заключил Андерс.